Цайлерт повернулся и вышел из комнаты. Колени у него слегка дрожали. Прислонившись к стене, он постоял немного, а потом бросился богом в свою комнату. «Это не делает тебе чести, — упрекал он себя. — Ведь дома в ящике твоего письменного стола лежит тетрадь для сочинений ученика двенадцатого «Б» класса Вернера Цайлерта. И в ней есть фраза, жирно подчеркнутая карандашом учителя словесности: «Жить — это значит преодолевать трудности, никогда не избегать их, никогда не отступать перед ними». А на полях примечание учителя: «Очень правильно!» Эту фразу учитель прочитал вслух всему классу я сказал: «Цайлерт, вы идете правильным путем. Желаю вам удачи!..»
Случай с Ларендтом, как самокритично констатировал Цайлерт, отнюдь не укладывался в эту схему.
В тот же вечер — гораздо быстрее, чем рассчитывал Цайлерт, — его перевели из отделения Ларендта. Вместе с ним был переведен и Хюндхен. Им обоим предписывалось пройти курс специального обучения. Они оказались в отделении того самого богатыря, на которого Цайлерт обратил внимание на лестнице. Командира отделения звали Вомме, он производил впечатление добродушного человека.
— Добрый вечер, бойцы! — обратился он к ним. Его грубый голос звучал грозно, но Вомме действительно был добродушным и спокойным человеком, как и многие сильные люди. — Итак, вы прибыли из отделения этого парня в белом тюрбане. Бог мой, из-за марли, которой обмотана его башка, никакая фуражка не налезает ему на голову. Конечно, над этим грех шутить, как всегда говаривала моя бабушка, но бывают случаи... Вот ваша комната, а это — ваши койки. Познакомьтесь с другими солдатами.
— Все это очень интересно, — сказал Цайлерт. — А что случилось с Ларендтом? Вы ведь знаете. Расскажите нам, пожалуйста!
— Нет, нет, — ответил Вомме, — я ничего не знаю, ничего об этом не ведаю. Я знаю только, что до недавнего времени он служил на границе командиром отделения и только на прошлой неделе его перевели в наше учебное подразделение. Он явился к нам уже в белом тюрбане.
Цайлерт подошел к окну и впервые взглянул на город сверху. Все города в ночное время казались ему прекрасными. И он был рад, что казарма располагалась в этой части «крепости»: отсюда открывался чудесный вид.
«Может, — подумал Цайлерт, — мне и не стоило говорить с Ларендтом. Судя по всему, решение о моем переводе было принято еще до моего разговора с ним. Меня, видимо, с самого начала определили в отделение Вомме. Если б я не пошел к Ларендту, сейчас бы меня не мучала совесть, что я отступил перед трудностями, заранее капитулировал перед ними. И мне не пришлось бы упрекать себя в нетактичности по отношению к Лари...»
На следующий день, явившись с обеда, Хюндхен принес новость:
— Я слышал, будто твой Лари скоро уезжает в отпуск. Получил его за особые заслуги!
— Отпуск? — переспросил Цайлерт. — «За особые заслуги»? — И рассмеялся: — Отпуск за особые заслуги! Это интересно... — Он смеялся громким, деланным смехом. — Хюндхен! Ты молодец! Отпуск за особые заслуги! Ну что ж, можно и так назвать.
После обеда был назначен смотр.
— Начистите как следует сапоги и соскоблите ваши хилые усы! — приказал Вомме. — Иначе вы не понравитесь командиру полка, а он хочет убедиться, что вы выглядите как солдаты.
Все послушались совета и были уверены в том, что подполковник ни в чем не сможет их упрекнуть. Но на смотре все оказалось иначе, чем они ожидали. Подполковник принял рапорт командира роты, поздоровался с личным составом и затем скомандовал:
— Унтер-офицер Ларендт! Три шага вперед!
Цайлерт обернулся и прошептал:
— Что-то будет... — А потом громко выдохнул: — Сейчас.
Хюндхен, стоявший впереди него, тем же тоном повторил:
— Сейчас.
Ларендт вышел из строя и четко сделал три шага. Подошвы его сапог громко простучали по асфальту. Вся его фигура раскачивалась в такт шагам, и фуражка, неплотно сидевшая на голове из-за толстой марлевой повязки, готова была вот-вот слететь.
Командир полка стал говорить о классовой борьбе но ту сторону границы, о том, что с радостью выражает благодарность перед всем строем пограничнику, который показал себя в этой борьбе с самой лучшей стороны.
— От лица службы благодарю унтер-офицера Ларендта и приказываю занести его в Книгу почета нашей части. Разрешаю ему пять суток внеочередного отпуска за особые заслуги.
Цайлерт уставился на сапоги впереди стоящего, а в ушах его все еще звучала фраза: «... показал себя в этой борьбе с самой лучшей стороны». Лари показал себя с самой лучшей стороны! А почему бы и нет? Правда, в школе Лари отличался тем, что списывал у товарищей. В этом деле ему, можно сказать, удалось достичь совершенства...
Цайлерт проклинал случай, который вновь свел его с Ларендтом. Встреча с ним вывела Цайлерта из равновесия, он потерял уверенность в себе. И Цайлерт знал причину этой неуверенности: он не верил, что его земляк, его бывший школьный товарищ Ларендт, изменился в лучшую сторону и стал, так сказать, положительным героем...
Было объявлено, что скоро состоится первое политзанятие с новобранцами. «Оно будет интересным, — пообещал командир взвода, — на него приглашен гость».
И случилось то, чего Цайлерт в душе опасался. Вместе с командиром взвода в комнату для занятий вошел Ларендт. «Не подам виду, что знаю его, — подумал Цайлерт. — Он сейчас, конечно, чувствует себя героем, улыбается как герой и вышагивает как герой. Только повязка ему как-то не к лицу, портит впечатление. Совсем ни к чему».
Когда Ларендту предоставили слово, он начал рассказывать о жизни на границе, о противнике, о трудной службе пограничника. О своем поступке он не стал распространяться, сказав, что ничего особенно не совершил, что на его месте так поступил бы каждый.
Это немало удивило Цайлерта. Согнувшись на скамейке, он не отрывал глаз от затейливых узоров на древесине стола, покрытого светлым лаком. Кстати, скамьи и столы в комнате напоминали те, что стояли в классе, когда много лет назад они учились вместе с Ларендтом. А теперь Ларендт стоял подтянутый, уверенный в себе и говорил так, как говорили их старые учителя в Мюлентале. И сейчас он пришел не к Цайлерту, как приходил когда-то в Мюлентале и просил: «Помоги, старик, сделать уроки, разбери несколько предложений и набросай пару тезисов...» Он теперь пришел к новобранцам, чтобы выступить перед ними.
В перерыве Ларендт и командир взвода отошли в сторону и завели разговор. Цайлерт стоял у окна недалеко от них. До него донеслись обрывки фраз: «...В трактире... на обратном пути... подозрительный шорох... силуэт какого-то человека с велосипедом... драка... неизвестный убежал в тыл...»
