— Вздумаете предать — вас разыщут под землей.
— Что вы, что вы! Вы меня не так поняли, это недоразумение! — заторопился «Черт». — Я хотел сказать: «В противном случае я буду считать вас не джентльменом».
— Кем, кем?
— Нет, нет, вы не обижайтесь, я просто был несколько возбужден. Я довезу оружие до Брод. Все будет в порядке. А с анархистами…
— Меня это не интересует. Это ваша забота.
— Да, да, естественно… — Он уже совершенно успокоился. Вот тип — как с гуся вода!
На следующий день мы выехали из Львова, сдав груз в багаж. После «крупного разговора» я ни на минуту не спускал с «Черта» глаз, и мы были неразлучны — куда он, туда и я. Мне куда-нибудь надо — тяну и «дружка» за собой. Отправиться обратно восвояси я разрешил ему только тогда, когда контрабандисты в Бродах получили мои корзины по багажным квитанциям, сложили груз в повозку и ожидали меня, чтобы трогаться. Перед прощанием у нас с «Чертом» состоялась примечательная беседа.
— Вот, дружище «Черт», будет вам наука. Мы платим вам хорошо, а вы обманываете. Какая же это коммерция?!
— Да, да, — грустно соглашался «Черт». — Черт меня дернул. Первый и последний раз. Никогда больше вас не подведу. Вы — клиенты первый сорт. Мое дело — моя профессия. Мне нельзя портить с вами отношения.
— Ну, по рукам!
«Кто знает, — подумал я, — вдруг и вправду еще придется обратиться к его услугам!» Мы расстались «друзьями».
Спокойно и даже безмятежно перебрался я через рубеж. Атмосфера на кордоне была настолько патриархальной, что российский пограничник даже сам помогал переносить из Австрии в Российскую империю корзины с пистолетами для уральских боевиков. Две из них мне пришлось оставить на время у товарищей в Дубно, а с остальными я через несколько дней уже был в родной Уфе.
— Ну, Петруська, теперь приступай к своему основному делу, — приказали мне. — В лаборатории все готово.
Помещение для мастерской подыскали в доме Савченко, на углу Солдатской и Приютской. Дом этот состоял из трех флигелей, в одном из них на имя члена совета боевой организации Владимира Густомесова сняли верхний этаж. Квартира в общем отвечала строгим требованиям конспирации, и все мы, работники лаборатории, свято их соблюдали. Жил в этой квартире только Петр Подоксенов — в его обязанности входила охрана нашего арсенала. Кроме нас троих, в мастерскую командировали Тимофея Шаширина, Василия Мясникова, Владимира Алексеева — того самого, который спасал меня в лавре. Самым младшим был Ваня Павлов, который и партийную кличку получил ребячье-ласковую — «Ванюша Беленький». Ванюша был тогда совсем подросток, но храбрости его хватило бы на нескольких взрослых мужчин. Недаром товарищи выбрали его в совет боевой организации.
Уфимская лаборатория была одновременно и мастерской и школой: ведь, кроме меня, никто из ее сотрудников не имел никакой подготовки, и ребята овладевали делом на ходу.
Наша мастерская была строго засекречена. Кроме членов совета дружины, никто не знал, где она находится. Днем никто из нас, кроме Пети Подоксенова, в доме не показывался. Приходили мы туда ночью и уходили до рассвета. Подоксенов же, наоборот, почти не оставлял квартиры, разве только вечером в лавку или попариться в баньку. Появляться где-либо еще совет дружины ему категорически запретил. Так Петр и жил долгие месяцы затворником в тяжелой атмосфере испарений взрывчатых веществ…
Работать в лаборатории было очень опасно. Динамит, пироксилин, гремучая ртуть, менделеевский порох, бикфордов шнур, бензиновые паяльные лампы — все хранилось тут же в кладовке, без соблюдения элементарных правил обращения со взрывчатыми материалами. Мы отлично это понимали и делали все возможное, чтобы уменьшить риск. Но, как говорится, выше себя не прыгнешь, подполье оставалось подпольем, и приходилось, махнув рукой на недостижимые технические правила, мириться с теми возможностями, которые у нас были.
Словом, арсенал наш мог в любой момент взлететь на воздух. Прямо скажу, перспектива эта — а в ней мы отдавали себе ясный отчет — особой радости нам не доставляла…
Но даже если исключить взрыв, сама возня со взрывчатыми веществами довольно вредна — ведь многие из них ядовиты. Начиняя, например, бомбы динамитом без резиновых перчаток, можно отравиться. А перчатки то и дело рвались, их не хватало. Мы старались работать осторожно, пили в качестве противоядия черный кофе и молоко, и тем не менее к концу рабочего дня (вернее, рабочей ночи) голова разламывалась от боли. Однажды я отравился так сильно, что меня еле-еле выходили.
Лучше всего нам помогало одно бесценное качество, которым все мы в те времена обладали в избытке: молодость. Самому старшему из нас было в ту пору двадцать два.
Склад «готовой продукции» мы оборудовали в Уфе, на медовом заводе Алексеева, отца нашего боевика Володи «Черного». Там в асфальтовом полу был искусно вырезан люк. Он вел в солидную подземную кладовую, где и хранились бомбы. В этом же подвале разобрали кирпичную кладку фундамента и замуровали туда пистолеты, хорошо смазанные и завернутые в парафиновую бумагу. Ход в склад маскировали многочисленные кадки с медом. Оберегал его член боевой организации Ксенофонт Антонов, «Великий конспиратор», мастер медового завода.
Бомбы мы изготовляли и накапливали не только для текущих оперативных целей той партизанской войны с правительством, которую боевики Урала еще вели на протяжении 1907 года. Нет, уральские большевики смотрели вперед, готовились к неизбежным грядущим, решительным боям пролетариата за власть. Многие склады оружия и боеприпасов дождались своего часа. Они отлично сохранились до 1917 года; их вскрыли старые дружинники, когда формировалась уральская Красная гвардия.
Многие боевики из тех, кто готовил бомбы и умел с ними обращаться, развозили их по всему Уралу — в Екатеринбург и Тагил, в Челябинск и Пермь, в Вятку и Златоуст и даже за пределы края — в Самару. И не просто доставляли, но и обучали дружинников. Уроки не ограничивались теорией — поодаль от жилья, на «полигонах», проводили боевые ученья.
Ездил и я.
Однажды только случай спас меня от, казалось бы, неминуемого ареста.
Совет Уфимской дружины командировал меня с бомбами к большевикам-самарцам. Время выбрали неудачное — незадолго до этого в Самаре прошла полоса обысков и арестов, полиция усердствовала, и скрываться от слежки было очень трудно. Однажды, когда мы с самарскими товарищами занимались в лесу, охранка напала на наш след. Постовые успели нас предупредить, и мы благополучно скрылись.
