Охотники бродили уже больше часа, но не встретили ещё ничего похожего на дичь.
— Смотрите, Пенкроф, — насмешливо заметил Наб. — Если так пойдёт дальше, то для того, чтобы зажарить обещанное вами жаркое, не понадобится большого огня.
— Терпение, Наб, — ответил моряк. — Боюсь, что не дичи не будет хватать, когда мы вернёмся…
— Значит, у вас нет доверия к мистеру Смиту?
— Есть!
— Но всё-таки вы не верите, что он добудет огонь?
— Я поверю в это, когда огонь запылает в очаге.
— Он запылает, раз хозяин сказал это!
— Посмотрим.
Солнце не достигло ещё зенита. Охотники продолжали пробираться в глубь леса. По пути Герберт обнаружил дерево со съедобными плодами. Это было миндальное дерево с совершенно зрелыми плодами.
Герберт указал дерево своим спутникам, и те с удовольствием отведали миндаля.
— Ну что ж, — сказал Пенкроф. — Водоросли — вместо хлеба, сырые моллюски — вместо дичи и миндаль на сладкое — вот самый подходящий обед для людей, у которых нет в кармане ни одной спички!
— Не надо жаловаться, — сказал Герберт.
— Я и не жалуюсь, мой мальчик, — ответил Пенкроф. — Я думаю только, что к такому обеду не мешало бы прибавить мясо.
— Топ что-то увидел! — вдруг вскричал Наб и побежал в чащу, где неожиданно исчез Топ.
Лаю собаки вторило какое-то странное хрюканье.
Моряк и Герберт последовали за Набом. Если собака действительно наткнулась на дичь, то, прежде чем обсуждать способ её приготовления, надо было её изловить.
В глубине чащи они увидели Топа в борьбе с каким-то животным, которое он схватил за ухо.
Четвероногое было похоже на кабана. Продолговатое туловище его имело около двух с половиной футов в длину; жёсткая, негустая щетинистая шерсть его была тёмно-коричневая, почти чёрная, но на брюхе менее тёмная. Лапы с когтями, которыми животное сейчас отчаянно упиралось в землю, казались перепончатыми. Герберт узнал в этом животном водосвинку — одного из самых крупных представителей отряда грызунов.
Водосвинка, вероятно впервые в жизни увидев людей, перестала сопротивляться Топу и только глупо вращала заплывшими жиром глазами.
Но едва Наб поднял дубинку, чтобы оглушить водосвинку, она вдруг рванулась и, оставив в зубах Топа кусок уха, с громким хрюканьем кинулась вперёд и скрылась в лесу, опрокинув по пути Герберта.
— Ах, негодная! — воскликнул Пенкроф.
Все три охотника помчались вслед за Топом. Они уже почти настигли животное, но оно юркнуло в небольшое болото, осенённое громадными вековыми соснами.
Наб, Герберт и Пенкроф остановились на берегу болота. Топ прыгнул в воду, но водосвинка ушла в глубину и притаилась там.
— Подождём, — сказал юноша. — Она скоро вернётся на поверхность, чтобы подышать.
— А не утонет ли водосвинка?
— Нет, она прекрасно плавает, — ответил Герберт.
Охотники окружили со всех сторон болото, чтобы отрезать отступление водосвинке. Топ продолжал плавать по поверхности.
Герберт не ошибся: через несколько минут животное высунуло голову из воды. Топ быстро подплыл и вцепился в добычу зубами. Через минуту вытащенная на берег водосвинка была убита Набом.
Пенкроф взвалил её на плечи и дал сигнал к возвращению.
Благодаря чутью Топа они легко нашли дорогу обратно.
Через полчаса они достигли поворота реки. Как и в первый раз, Пенкроф быстро соорудил плот с дровами, хотя за неимением огня работа эта казалась ему бесполезной. Спустив плот по течению, моряк и его спутники возвратились в Камин.
В пятидесяти шагах от убежища Пенкроф остановился, испустил громовое «ура!» и, протягивая руку по направлению к утёсу, вскричал:
— Герберт, Наб, глядите!
Из скал к небу поднимался столб дыма.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Изобретение инженера. — Вопрос, занимающий Сайруса Смита. — Восхождение на гору. — Лес. — Вулканическая почва. — Муфлоны. — Первый ярус. — Ночлег. — На вершине горы.
Через несколько секунд три охотника стояли уже перед весело потрескивающим костром. Сайрус Смит и журналист находились тут же. Не выпуская водосвинку из рук, Пенкроф изумлённо смотрел то на одного, то на другого.
— Ну, что скажете, дружище? — весело спросил его журналист. — Огонь-то есть, настоящий огонь, на котором можно приготовить великолепное жаркое для нашего пира!
— Но кто зажёг его? — спросил Пенкроф.
— Солнце!
Гедеон Спилет сказал истинную правду. Солнце зажгло костёр, так восхитивший Пенкрофа.
Моряк не верил своим глазам. Он был настолько ошеломлён, что не стал даже расспрашивать инженера.
— Значит, у вас было зажигательное стекло? — спросил Герберт.
— Стекла у меня не было. Но я изготовил его, дитя моё, — ответил Смит, показывая прибор, состоящий из двух обыкновенных часовых стеклышек, снятых с его часов и часов Спилета, соединённых по краям глиной и заполненных водой. Получилось настоящее зажигательное стекло. Сосредоточив солнечные лучи на сухом мхе, оно почти мгновенно воспламенило его.
Моряк молча смотрел на прибор, потом перевёл глаза на инженера. Но взгляд его был красноречивее слов!
Наконец дар речи возвратился к нему, и он воскликнул:
— Запишите это, мистер Спилет, запишите в свою книжку!
— Уже записал, — ответил журналист.
При помощи Наба моряк приготовил вертел, выпотрошил водосвинку и зажарил её над весёлым огнём, как обыкновенного молочного поросёнка.
Камин снова приобрёл жилой вид не только потому, что костёр распространял тепло, но и потому, что каменные перегородки были восстановлены. Как видно, Сайрус Смит и журналист не потратили попусту дня.
К Сайрусу Смиту почти полностью вернулись силы. Он даже испытал их, поднявшись на плоскогорье. Отсюда он на глаз определил высоту горы, на которую собирался взобраться, — приблизительно три тысячи пятьсот футов над уровнем моря. Перед наблюдателем, стоящим на вершине этой горы, должен был открываться горизонт по меньшей мере на пятьдесят миль вокруг. Таким образом, можно было надеяться, что занимавший Сайруса Смита вопрос — остров или материк эта земля — будет сразу разрешён.
Ужин вышел превосходный. Жаркое из водосвинки оказалось очень вкусным. Водоросли саргассы и миндаль дополнили меню.
Во время ужина инженер почти не разговаривал, он мысленно разрабатывал план действий на завтрашний день. Пенкроф раз или два пытался навести разговор на тему о том, что им следует предпринять, но инженер только покачал головой. Видимо, он во всём любил порядок и систему.
