— Знаешь, мне тоже как будто.
— Стой, стой. Красным полыхнуло. Точно спичкой чиркнуло.
— Да, но это ерунда. Луна, может, между туч. Или еще что-нибудь. Во всяком случае ехать в такую погоду, да еще по этим пригоркам без огней невозможно, это совершенно ясно.
Опять как будто чиркануло: красным — зеленым.
Вдруг внизу на бревенчатом мостике глухо прогрохотало.
— Ой, ой. Что это?
— Ветер?
Прямо по дороге красный свет с силой ударил в глаза.
— Точный!
Что-то вырвалось из темноты, звездануло Мартьяныча, так что тот закрутился и, ударившись головой о камни, бухнул в полную воды канаву.
Точный отскочил на середину шоссе, по колена в лужу. Из остановившейся молнией машины, кто-то кошкой прыгнул ему на плечи. Точный свалился. Железные пальцы стиснули ему горло. Мгновенным, мимолетным движением, точно мимоходом, с него сорвали оба револьвера. Подняли, как котенка, и всунули в железный ящик, над головой щелкнула крышка.
Мартьяныч поднялся, шатаясь, с разбитой головой. Кровь ли, вода ли заливала лицо. Попробовал крикнуть. Голоса не было. Зеленый свет резнул глаза. Кто-то хватил его опять по голове. Мартьяныч расставил руки, и, как туша, навалился на бандита. Тот рванул Мартьяныча из канавы на дорогу. Потом стряхнул с себя, как пылинку, и еще раз хватил по голове. Последовала та же процедура, как и с Точным. Мартьяныч помнил, что не давал засунуть себя в отверстье, но наконец крышка над ним захлопнулась.
Мартьяныч придавил всем телом Точного.
— Ты? Где мы?
— Под кузовом автомобиля.
— Орать?
— Не имеет смысла.
— Что это?
— Затрещал наш Форд… поехал…
— А мы?
— Стоим на месте.
— Пробуй выбиваться!
— Теряю сознание…
Форд отъехал куда-то и затих. Наступила тишина. Потом грузные шаги приплескали по воде. Кто-то тяжело сел в машину.
— Едем мы, что ли?
— Ой, едем.
Машина понеслась, слышно было, как выхлестывались целые потоки воды.
— Как все это вышло?
— Очень просто. У него приспособления для света: по мере надобности пропускается только узенькая мгновенная полоска осветить дорогу перед колесами, к тому же цветная, да еще меняющая цвет. Кроме того, по-видимому, великолепный глушитель для мотора, слышишь, как бесшумно идем.
— Верно. Чорт знает, как ловко. А что же он с нами сделает?
Наступило молчание.
Машина встала.
— Выходи!
Мартьяныч стал подыматься.
— Да не сразу, не сразу. Прикокошу! Одну руку давай. Другую.
Тонкий ремень охватил тело Мартьяныча. Потом его вытащили из ящика только для того, чтобы окрутить ремнем и ноги.
Дождь и мокрый снег слепил глаза. Кругом ни зги. Шумели какие-то кусты.
Так же поступили и с Точным. Потом тяжелый, знакомый Точному, голос автобандита спросил:
— Кто такие будете?
Комсомольцы молчали. Красный свет, потом белый полыхнул в лицо. Бандит приблизился и вдруг зарычал:
— А, пащенок, сволочь немазаная, ты же у Рябушки вчера сидел! Я дурак, как честному, всю правду выложил, а ты и тут, как тут. Я добром, а ты вот с чем! Отвечай, ты или нет? Молчишь. Ну да ладно, сделаемся! Пяточки поджарим, поговоришь! Полезай в собашницу. Сперва на потраву со мной выедешь!
Опять бандит засунул обоих в ящик. Предварительно обоим заткнул рот вонявшими бензином тряпками. Не ограничился на этот раз запиранием крышки, а прикрутил обоих особым ремнем к скобам внутри ящика. Крышка захлопнулась. Комсомольцы задыхались…
Спустя некоторое время тронулись. Машина шла плавно, не спеша. Встала. Все затихло.
Только звенели по кузову и по лужам дождевые капли. Один раз где-то, недалеко, прошумел поезд. В непосредственной близости от машины колеса глухо заворчали. По-видимому, были в тех самых местах, где комсомольцы попались. Стояли под мостом или около.
Точный давно уже работал языком, выталкивая тряпку и, наконец, ему удалось это сделать. Тотчас он, неимоверно вытянувши голову, зубами вонзился в ремень Мартьяныча, приходившийся поблизости, но задача эта была нелегкая.
В это время послышался неясный приближающийся шум телег. Потом резкий голос над головой комсомольцев гаркнул:
— Стой, бросай оружие!
Шум сталкивающихся телег, топанье лошадей, голоса. Потом опять резкий окрик.
— Клади мануфактуру, отдай деньги!
Выстрел. Беготня. Машина пришла в движение. Плавно качнулась вперед, назад, повернулась. Все это очень напоминало сцену недавнего ночного боя. Ругань сверху и ругань со стороны усиливалась.
Вдруг неподалеку грохнул винтовочный выстрел, другой. Сверху затакал револьвер-пулемет. Машина рванулась вперед и скатилась куда-то вниз, потом опять вверх.
— Не уйдешь!..
Опять машина плясала на месте. Выстрелы не умолкали.
Точный рванул ремень зубами из всех сил, кровь хлынула из зубов, но ремень лопнул. У Мартьяныча освободилась одна рука. Он стал стаскивать ремень и уперся изо всех сил в крышку. Крышка выгнулась и отскочила.
Машина опять рванулась вперед, но вдруг страшный удар потряс ее. У комсомольцев в глазах все побелело. Раздался звон и треск. Исступленный голос автобандита вопил.
Мартьяныч высунул голову, но выскочить еще не мог, ремень его удерживал. Точный бешено вгрызся в ремень в новом месте. Глазам Мартьяныча представилась странная, дикая картина.
Машина, напоровшаяся на какой-то предмет, может быть нарочно брошенный или подложенный противниками бандита, висела в воздухе. Широкая улица предместья при свете чуть брезжившего рассвета. Небольшая кучка людей жалась в воротах или по тротуарам, изредка посылая одинокий выстрел в сторону машины. Автобандит каким-то нечеловеческим рычанием, хватая себя за голову, выкрикивал порой:
— Испакостили ненаглядного моего! У, у, злодеи!..
Бегал посредине улицы, размахивал огромным револьвером.
Вдруг завопил:
— Не тронь, не тронь вагона! Прочь от вагона, синезадый!.. Пришибу!
И стал осыпать пулями стоявший на линии вагон трамвая. Кондуктор, пригибаясь и прячась, пробовал двинуть вагон в сторону города. Несколько человек виднелись в вагоне и на площадках.
Отступали противники бандита, что ли?
Нет, очевидно, они хотели ехать за помощью, рассчитывая, что бандит, севший на мель, не успеет спрятаться, и удастся захватить его главный козырь, удивительную машину.
Стекла вагона сыпались. Но вагон все же сдвинулся. В ранней тишине пение вагона отозвалось в ополоумевшем бандите прямо дрожью, чуть не судорогами по всему телу.
И здесь произошло нечто совершенно исключительное, чудовищное.
