забыл забрать из-под скамейки на трибуне шиповки для прыжков в высоту с иглами на пятках и замечательные атласные трусы с полосками. Бежал я, поглядывая на вершины горные, и ничто не мешало мне. На проспекте Абая в то время не построили ещё высотных домов, перекрывающих не только вид на природу, но и доступ свежему воздуху из ущелий. Дышалось легко. Легкие впитывали воздух этот и другой, вкусный, исходящий от земли, усыпанной цветами вдоль дороги и тротуаров. Проспект мне по книжкам представлялся таким насыщенным гуляющими людьми и автомобилями местом, широким как полноводная река и напичканным шедеврами зодчества. Но проспект Абая от того места, с которого я побежал, был окантован только деревьями и одинаковыми пятиэтажками. Они подтверждали как могли, что стоят на центральной столичной улице. На нижней её стороне. На ней же шумел быстрой горной водой «папа» всех городских арыков, которые на каждой улице, сползающей вниз, от него в двух местах разветвлялись и по обе стороны каждой улицы несли жизнь растениям, а населению свежесть. Арык этот был главным. Головным! Алма-атинцы дали ему кличку «головняк» и использовали его почти как речку. Перекинули через двухметровый арык мостики, а дети, да и взрослые, не имеющие комплексов, купались в его довольно высокой стремительной воде. А вот на верхней стороне кроме стадиона почти ничего и не было. Да и он, огромный, серый, с мачтами для освещения футбольного поля, торчал одинокой глыбой на середине пустого пространства, по которому гулял горный ветерок и бегали носами вниз увлеченные поиском всего съедобного разнообразные собаки.
Зато сам стадион являл собой гордость республиканского масштаба. И как сооружение гигантское, и как горящий очаг силы человеческого тела, духа и воли. Спорт – это большая доля человеческого достоинства и культуры. Для такого богатства не жаль ни денег огромных, ни лучшего места в городе.
Перед четырьмя центральными входными воротами на стадион, скованными из фигурного крученого чугуна, стояли две примечательные вещи. Во-первых, разделительные, тоже чугунные, рамы, помогающие толпу болельщиков делить на три струи и избегать травм при спешке на зрелище. Во-вторых, две серые, шестиметровые, отлитые, наверное, из бетона, скульптурные группы. По правую руку рвались с постамента на финишную ленточку две огромных фигуристых легкоатлетки. А напротив них два здоровенных мастера большого футбола демонстрировали дриблинг с мячом, затёртым до блеска руками суеверных болельщиков. Скульптуры были сделаны так реалистично, что даже мимо хотелось проскочить быстрее, пока они не снесли тебя на бегу, не замечая никого, кроме соперника.
Говорили, что стадион в Алма-Ате – это немного уменьшенная копия главного стадиона СССР в московских Лужниках. Но сам я этого не видел. До соревнований в Москве, да ещё и в Лужниках, мне было так же далеко, как пешком до Китая из Кустаная. Из – Алма-Аты поближе в сто раз, но к столице я тогда имел отношение как временный, ничем не выдающийся гость.
За десять минут мне удалось уболтать тётку в синем халате и с ведром воды, которой она поливала цветы в двух больших вазонах с витиеватой лепниной. Вазоны высились на цементных столбах прямо возле входа на северную и восточную трибуны. Она открыла большим ключом большой как книжка замок на маленькой двери в больших воротах и я побежал на третий ряд трибуны южной, где мы переодевались и где, по-моему, уже не должно было лежать ни трусов атласных с полосочками, ни шиповок моих любимых. Но столица – это вам не провинциальный городишко, где всем всего не хватает. В столице, похоже, у всех было всё. В том числе и совесть, чего в нашем разношерстном Кустанае, населённом старожилами, беглыми, сосланными до войны и после неё по разным причинам людьми, а также зэками на поселении и деревенскими мужичками, да бабами, изменившими деревням своим с натуральным городом, конкретно не хватало всем. И барахло моё забытое уже давно бы спёрли. В Алма-Ате , я так подумал, собрались все самые честные и порядочные люди. Работников стадиона, а их я сразу же увидел повсюду, убирающих, поливающих, расчёсывающих газон на поле, подметающих проходы и протирающих скамейки, и насчитал не менее пятидесяти, вещи мои не тронули. Шиповки, завёрнутые в атласные красные трусы с полосочками лежали там, где я их, придурок, забыл. Взял я добро своё, поднялся наверх, к световой мачте, посмотрел с высоты ещё раз на отливающие голубизной небесной горы, на улочку посмотрел узенькую, последнюю после проспекта Абая. По ней ехали две машины и шли три человека. А один набирал в ведро воду из колонки. За улочкой в сторону гор тянулось желто-зелёное поле кукурузы. Полю этому конца не было до самых предгорий и я почему-то подумал, что столько кукурузы посажено сразу за центральным проспектом, потому что кукуруза – любимая еда столичных жителей, как у нас, кустанайцев, семечки. При воспоминании о семечках взвыла моя истосковавшаяся по ним душа и я понял, что пора бежать в гостиницу, брать сумку и совершить последнее перед отлётом домой путешествие на знаменитый восточный базар, который местные звали Зелёным. Надо было и семечек купить, и прелесть базара восточного оценить и купить всем своим самый прекрасный подарок – уникальные, растущие только здесь и нигде больше в целом мире, легендарные яблоки апорт. Я ещё не успел и мысль эту додумать до конца, а меня уже сдуло и с трибун и со стадиона всплывшее острое желание. Оно несло меня в гостиницу на такой скорости, что с ней бы я точно на вчерашних соревнованиях установил если и не рекорд мира, то республиканский точно
Как в СССР все дороги ведут в Москву, так и во всех уважающих себя городах они сходятся к центральному рынку. Я много где побывал в Казахстане на соревнованиях и никогда нигде не было по-другому. Главное неформальное место в населенном пункте – маленький рыночек в деревнях, побольше – во всех городах и огромный рынок, имеющий почётное восточное, персидское название – базар, в городах больших, южных. Хотя и у нас, в северном Кустанае говорили «базар», пользуясь слухами, но это всё же был рынок. То есть место продажи всякой всячины. Своей, естественно. А вот базар от рынка отличался как гусь от воробья. На базаре не просто продавали и покупали. Туда владельцы всего, что можно сбыть приезжали с рассветом, чтобы пожить с утра до закрытия жизнью, наполненной азартом, хитростью, умением манипулировать покупателями и весельем, которое происходило из всегда шутливого настроения и продавцов, и покупателей. На базаре кричали зазывные лозунги, славящие товар, торговались, сбивая или подбрасывая
