— Дай-ка, Броня, огонька.
Парень молча подал спички и с досадой посмотрел на спокойное лицо старика.
— С чего это Семка расшумелся?.. Водки не хватило, что ли?
— Чокнулся петушина — вот и орет… Склад, ему открой!
Вечером того же дня к Захару Захарычу пришла Бронькина мать — Ульяна Прокопьевна.
Старый рыбак весело рассказывал своей старушке об удачах прошедшего дня:
— Слава богу, за всю весну хоть одни денек удался, а то, бывало, фунтов пять-шесть вывалишь бармаша, а добудешь одну козяву.
Гостеприимные хозяева радушно пригласили соседку к столу, но Ульяна отказалась от ужина.
Усевшись на диван, она молча слушала словоохотливого старика. Ее большие выразительные глаза и бледное лицо выдавали тревогу.
Когда-то веселая, красивая, Ульяна Прокопьевна вот уж сколько лет намертво замкнулась; в ее серых глазах застыла тоска, ка светлое лицо легли морщины. И все это произошло после того страшного дня, когда она по складам читала извещение о гибели мужа на фронте. Это случилось после 9 мая 1945 года. Тогда весь народ ликовал, и многие-многие со дня на день ждали из армии своих дорогих, своих родных. А Ульяне и Броньке стало некого ждать…
Ульяне Прокопьевне тогда было всего тридцать лет. За плечами остались тяжелые годы войны. Пять лет мужского труда в неводной бригаде. Летом по пояс в холодной воде, а зимой целый день в руках тяжелая стальная пешня, которой долбишь толстый лед.
Вы знаете, что это такое? Снег и вода, смешавшись под ногами рыбаков, напоминают молочный кисель. В ичигах хлюпает вода… мороз градусов на тридцать-сорок, да вдобавок «ангара» со свистом. Это ветер. Пронизывающий, не ослабевающий ни день, ни ночь.
Пять лет ждала Ульяна мужа, не запятнав чести замужней женщины. И вот, в тридцать лет, с цветущим здоровьем, она осталась вдовой. Молодое тело тянулось к крепкой мужской ласке, но она, заглушая в себе внутренний крик тоски, боли и еще чего-то неодолимо сильного, отстранилась от всех, глубже замкнулась в себе.
Шли годы… Сватались. Получали отказ. Отстали.
Тем временем рос и Бронька. Закончив десятый класс, он два года рыбачил, а затем решением общего собрания его неожиданно назначили кладовщиком. Это была хорошая должность. Но не для Броньки. У него сразу же пошла полная «несварка» с председателем колхоза Семеном Черных.
— Захар Захарыч, я к вам пришла…
— Знаю, все видел.
— Семен-то, говорят, звонил в милицию.
— Не бойся, Уля, страшного ничего нет.
— Посадят?
— Нет… Из-за чего они цапаются?
— Леший их знает. Бронька-то молчит. Он знает за Семеном какие-то грешки, никому не баит, а наедине с ним прямо в драку лезет…
— М-да-а… Надо подумать, что делать.
— Замучилась с ним, какой-то у него «керосиновый» характер.
— Молодой еще, горячий… Плохо, что не любит советоваться.
— Ты уж, Захар Захарыч, помоги, посоветуй, как быть…
— Ладно, подумаю. В общем-то, Уля, не убивайся.
Через день Захара Захарыча вызвали в контору колхоза. В коридоре его встретил Семен Черных.
— Проходите, проходите, милый человек, — умильно улыбаясь, председатель пожал руку старику.
— Зачем звали? — сурово спросил Захар Захарыч.
— Вы видели, как этот хулиган Бронька Тучинов хотел заколоть меня пешней… Вот по этому поводу.
— Ничего я не видел… Слышал, как ты кричал на него.
Старик резко отвернулся и зашел в кабинет.
За столом сидел молодой человек в милицейской форме На белых погонах пара звездочек.
— Вы меня звали?.. Фамилия моя Громов…
— Да, пришлось вас пригласить по поводу вот этого дела, — лейтенант подал бумагу. — Садитесь поудобнее.
Захар Захарыч достал очки, медленно протер. Долго читал старик. Огрубевшие, ревматические пальцы старого рыбака мяли исписанный красивым почерком лист так, что милиционер с опаской посматривал на его «медвежьи лапы», которые невзначай могли испортить следственный документ.
Прочитав, Захар Захарыч закурил и тяжело вздохнул.
— Ну, как, старина?
— Есть доля правды, Бронька нагрубил ему, а больше-то этого… Худого не было.
— Мне известно, что вы ветеран колхоза, пенсионер, человек, пользующийся всеобщим уважением, и я вправе надеяться на вашу помощь в деле выявления хулиганского поступка Тучинова.
— Бронька вырос на моих глазах, родители у него — люди правильные, правда, вырос он без отца, но мать сумела воспитать доброго работягу и честного человека.
— Значит, по-вашему выходит, что товарищ Черных, руководитель, депутат, коммунист, оклеветал Тучинова?
— Черных хочет отвязаться от Броньки. По-моему, он знает кое-что из его делишек… Не очень чистых!
— А что же тогда Тучинов молчит?
— Вот здесь-то и зарыта собака… Я у него сколько раз спрашивал, но он, как немтырь, промычит и все… Чую я, что и мать в этом повинна.
— То есть как виновата?
— С детства приучила его видеть и молчать… По старинке… по-таежному, значит, обычаю.
Лейтенант долго тер правую бровь, закурил. Тишину нарушало лишь тиканье висевших на стене «ходиков».
— Значит, товарищ Громов, в этом случае лишь грубость?
— Не больше. И бумагу пачкать не стоит.
— В общем, отказываетесь от показаний?
— Да.
— Распишитесь.
Милиционер уехал. В Ириндакане дня три-четыре судачили вокруг этого случая. Всезнающие бабы уже «посадили» Броньку, а наиболее сердобольные из них всплакнули за несчастную Ульяну.
Бронька вскоре после этого подал заявление об увольнении из колхоза и стал часто выпивать с заезжими шоферами.
Вот и сегодня заехал Юрка Петров с дружками. Ульяна молча поставила на стол закуску и ушла к себе в спальню.
— Вы что же, хозяюшка, с нами не выпьете? — приглашают шумные, веселые шоферы, но Ульяна молчит или нехотя, односложно отвечает на навязчивые вопросы проезжих. Не до них!
Бронька, подражая шоферам, одним залпом опрокидывает стопку, заедает соленым омулем и рассказывает им, как милиционер «продувал ему мозги» за Семена Черных и обещал привлечь к суду, если повторится жалоба.
Шоферы смеются и советуют:
— Брось, Бронька, всю эту муыку и подавайся в город…
Бронька задумчиво, словно сам с собой, говорит:
— Не сумел я сойтись с Семеном. Не хотел я… Да что там, пусть другие расхлебывают его уху!..
— Правильно, паря, уха у вас хорошая, — вмешался в разговор пьяный пассажир, не понимая сути разговора.
Все рассмеялись.
Шоферы — лихой народ — были по душе Броньке. Особенно любит он наблюдать в ночной мгле за движущимися грузовиками. Машина тогда походит на злого дракона с огненными глазами, несущегося в неведомую даль.
