– Аллах керим! Зачем? Это равнозначно смерти!
– Я не верю в это. Я под защитой падишаха, у меня есть рекомендации мутасаррыфа, и еще у меня есть болюк-эмини; уже одного присутствия его достаточно для моей надежной защиты.
– А что ты хочешь здесь делать?
– Не хочу, чтобы случилась беда.
– Знает ли об этом Али-бей?
– Нет.
– А Мир Шейх-хан?
– Тоже нет. Они узнают об этом в свое время. Мне понадобилось немало усилий, чтобы убедить шейха одобрить мой замысел. Наконец-то мне удалось это сделать.
– Аллах-иль-Аллах! Дороги человека запечатлены в Коране, – сказал он.
– Я не хочу уговаривать тебя отказаться от своего замысла. Я просто останусь с тобой!
– Ты? Так дело не пойдет!
– Отчего же?
– Я тебе уже растолковал, что я не подвергаюсь опасности. Тебя же, если узнают, ожидает другая участь.
– Конец человека запечатлен в Коране. Если я должен умереть, то я умру, и все равно, произойдет это здесь или там, в Амадии.
– Ты нарочно ввергаешь себя в беду, но забываешь, правда, что ты и меня вместе с собой вмешиваешь в это дело.
Мне казалось, что это был единственный способ справиться с его упорством.
– Тебя? Как это так? – спросил он.
– Если я здесь останусь один, меня защитят мои фирманы, а если они застанут рядом со мною тебя, врага мутасаррыфа, убежавшего пленника, я лишусь этой защиты. И тогда мы пропали, и ты и я.
Он смотрел в раздумье вниз. Я видел, что в нем все противилось уходу в долину Идиз, но дал ему время принять решение. Наконец он неуверенно, вполголоса сказал:
– Эмир, ты считаешь меня трусом?
– Нет, конечно. Я хорошо знаю, что ты смел и бесстрашен.
– Что подумает Али-бей?
– Он думает так же, как и я; так же считает и Мир Шейх-хан.
– А другие езиды?
– Твоя слава им хорошо известна, они знают, ты не убегаешь от врага. Уж на это ты можешь положиться!
– А если кто-то будет сомневаться в моем мужестве, ты оградишь меня от этого? Ты скажешь при всех, что я ушел вместе с женщинами в долину Идиз по твоему приказу.
– Я буду это говорить везде и всем!
– Что ж, ладно, я сделаю так, как ты мне предлагаешь.
Покорившись своей судьбе, он отодвинул от себя ружье и обратил свое лицо к долине, уже начавшей покрываться вечерней тенью.
Тут как раз возвратились мужчины, ходившие в Идиз. Они шли разрозненной цепочкой и, добравшись до долины, разошлись на наших глазах в разные стороны.
Со стороны святой гробницы донесся оружейный залп, одновременно с этим к нам взобрался Али-бей и сказал:
– Начинается великое таинство у гробницы. При этом еще никогда не присутствовал чужой, но Мир Шейх-хан дал мне разрешение от лица всех священников пригласить вас быть вместе с нами.
…Из глубины гробницы раздался крик, и кавалли подняли свои инструменты. Флейты заиграли медленную жалобную мелодию, а такт задавали легкие удары по тамбурину.
При завершении пьесы Мир Шейх-хан вышел из здания наружу, сопровождаемый двумя шейхами. Один из них нес деревянный пульт, похожий на пюпитр, его поставили в центре двора. Другой нес маленький сосуд с водой и еще один, открытый и круглый, где находилась какая-то горящая жидкость. Оба сосуда установили на пульт, и к нему подошел Мир Шейх-хан.
Он сделал знак рукой, и музыка заиграла снова. После вступления мелодию подхватили священники, запев гимн в один голос. К сожалению, я не мог записать его содержания – на это обратили бы внимание окружающие, так что дословный текст не сохранился в моей памяти. Гимн пели по-арабски, и призывал он к чистоте, вере и бдительности.
После этого Мир Шейх-хан выступил с короткой речью перед священниками.
Я пошел искать Халефа, которого хотел взять в качестве сопровождающего. Он сидел на платформе дома рядом с болюком-эмини. Они беседовали возбужденно и оба быстро, прыжком, поднялись на ноги и подошли ко мне.
– Ты пойдешь со мной, Халеф, туда, вверх, на холм, там можно увидеть, как освещается вся долина!
– О эмир, позволь мне идти с тобой! – попросил Ифра.
– Не имею ничего против. Вперед!
Там, внизу, в долине, огонь горел на огне. Тысячи светящихся точек пересекались, скакали и скользили, танцевали, перемешиваясь стремительным потоком; маленькие, совсем крохотные глубоко внизу, и чем ближе к нам, тем крупнее. Святилище прямо-таки сверкало в потоках света, обе башни стремились вверх, в сумрак ночи, как пылающие обелиски. К этому добавлялись и летящие к нам наверх смутные смешавшиеся человеческие голоса, которые часто перекрывались громкими и близкими криками ликования. Я мог бы часами наблюдать и слушать эту какофонию и испытывать при этом небывалое наслаждение.
Скоро нашли Селека. Ему дали лошадь, и он взял с собой оружие. Халеф тоже должен был ехать с нами. Я полагался на него больше, чем на кого-нибудь другого. Через двадцать минут после того, как я в первый раз увидел эту «звезду», мы уже мчались по дороге на Айн-Сифни. На следующем холме мы остановились. Я всмотрелся в сумерки, лежащие перед нами, и наконец опять различил вспышку. Я обратил внимание Селека на это.
– Эмир, это не звезда, но это и не факелы. Они давали бы более широкий свет. Это фонари.
– Я должен подобраться к ним как можно ближе. Ты хорошо знаешь эту местность?
– Я тебя проведу; я знаю здесь каждый камень и каждый куст. Двигайся вплотную ко мне и держи лошадь покрепче.
Он свернул направо от ручья, и мы пустили наших лошадей рысью по камням и валежнику. Это была дьявольская скачка, но уже примерно через двадцать минут мы яснее различили несколько огней. Спустя еще четверть часа огни исчезли за горным хребтом, возвышающимся на нашем пути. Мы доскакали до него и теперь могли отчетливо видеть, что перед нами двигалась длинная цепь огней. Кто там двигался – с того места, откуда мы смотрели, нельзя было понять. Тут же мы, правда, заметили, что цепочки внезапно пропали и уже больше не появлялись.
– Там что, стоит еще один холм?
– Нет, здесь равнина, – отвечал Селек.
– Может, овраг или долина, где могут спрятаться эти огни?
– Нет.
– Или лес?..
– Да, эмир, – прервал он меня. – Там, где исчезли огни, находится маленькая оливковая роща.
– Вот оно что! Ты останешься здесь с лошадьми и будешь ждать нас. Халеф отправится со мной.
– Господин, возьми меня с собой, – попросил Селек.
– Нас тогда выдадут лошади.
– Мы можем их привязать!
– Мой вороной слишком ценен для того, чтобы его можно было оставлять без надзора. И, кроме того, ты не умеешь как следует подкрадываться. Тебя тотчас же услышат и увидят.
– Эмир, я смогу подползти незаметно!
– Успокойся! – сказал Халеф. – Я тоже однажды думал, что сумею заползти в дуар[5] и увести лучшую лошадь, но, когда мне пришлось это делать перед глазами эфенди, мне стало стыдно, как ребенку! Но утешься, ведь Аллах не собирался сделать из тебя ящерицу!
