о курьих ногах, в избушке той старуха живет древняя, подступы к мосту стережет.
— Баб-Яга что-ли?!
— Сам ты баб-Яга! Я те что?! Сказки тут сказываю, что ли?! Сказано старуха, значит просто старуха! И не случилось бы никакой беды, да вот только пропала, старая, в аккурат накануне праздников.
Знаю я её, сама б не за что далеко не ушла, значит, кто-то обманом выманил. На мякине её не проведешь, видать сильный бес к ней явился. Вот подступы к мосту сейчас без охраны и остались, а под это дело злыдни навии так туда-сюда из своего мира в этот и шастают безо всякого на то контроля. Морочат людям головы, в грехи, да соблазны ввергают, на мост заманивают и губят почем зря. Три дня еще им куролесить дозволено до самого Водокреса. Смекаешь, сколько народу еще изведут эти ироды?! Старуху-то я разыщу, конечно, верну в избу. А до той поры… твоим заданием будет мост Калинов караулить, нечисть на чистую воду выводить, людей заблудших домой ворочать. Такое вот тебе вышнее испытание. Коли истинно веруешь, справишься, ежели просто за Бога тщедушие своё прячешь, горько о том поплатишься. Понятно толкую?
— Куда уж понятнее! Сказывай куда идти.
— Нет в том нужды, да и времени мало. У крыльца сани стоят в тройку вороных запряженные. В них садись. Да смотри! Крепче держись, они мигом тебя к месту доставят. В старухиной избе обоснуешься, печь уже топлена, не околеешь, а дальше крутись сам как знаешь, нянек не будет. Ну вот, я все сказал, — окончил речь Карачун, вставая с лавки, — Пора мне! — стукнул об пол посохом и тут же исчез, только легкая метелица пронеслась по залу, легонько встревожив мирный покой церковных свечей.
Тут же, не теряя времени, собрался в дорогу и Игнат.
Ампулу святой водицей наполнил, крест нательный серебренный на груди поправил, запахнул рясу плотнее, подпоясался; церковь запер, перекрестился трижды, поклонился в пояс храму Божьему, натянул рукавицы, скуфью глубже на уши посадил и полез в расписные Карачуновы сани, заботливо устланные теплыми волчьими шкурами.
Почуяв в санях ездока, смирные до той поры рысаки, так резво рванули с места, что дьякон одним только чудом не вылетел из саней, вовремя вцепившись в поручни мертвой хваткой.
Прытко петляя меж столбов печного дыма, подняли кони сани высоко в звездное небо, и оставляя далеко позади мирно почивающую деревню стремглав понесли Игната в сторону далеко уходящего за горизонт заснеженного кряжа, в самую непроходимую чащу старого дремучего леса.
«Красота-то, какая, Господи! — восхищался Игнат, любуясь простирающимся внизу пейзажем, — Век любуйся, не налюбуешься! Эх, Русь матушка, сторонка родная, Богом созданная, и живущему на ней люду дарованная, и чего только неймется погани всякой народ русский обижать? — размышлял про себя дьякон, — Ведь каких бы грехов мы не нажили, грехи это все наши, доморощенные и судить нас за них лишь один Господь Бог в праве! До чего же глупы вражьи дети, коли, простой вещи не разумеют, — нет в миру такой силы, чтобы величие духа русского сокрушить, не на том свете, не на этом тем более!».
Тем временем приземлились сани на небольшой лесной поляне, как раз там, где у пересечения четырех тропинок в окружении невероятно изогнутых в устрашающие формы мертвых деревьев, на самом краю зловонного болота, стоит о курьих ногах замшелая старухина избушка.
«Да уж, веселенькое место, — подумал Игнат, глядя на эту картину». И тут же резко обернулся, услыхав за спиной какое-то движение.
Это резвые Карачуновы кони, на глазах у дьякона неожиданно обернулись в черных воронов, и шумно хлопая крыльями, разлетелись в разные стороны.
Вслед за ними ожили и волчьи шкуры. Целая волчья стая, рыча и сверкая глазищами, бросилась на утёк, в глубину черной лесной чащи.
А уже минуту спустя, на месте дотоле богато украшенных расписных саней, остался торчать в снегу одиноким недоразумением старый трухлявый пень.
Игнат на такое диво перекрестился, и развернувшись на месте решительно направился прямиком в старухину избу.
В избе было тепло, удушливо пахло сухим разнотравьем, густо развешенным по стенам и потолку малыми и большими пучками. Ни дать ни взять — настоящая ведуньена изба.
В силу довольно позднего времени и избытка впечатлений дьякона клонило в сон. Не раздеваясь, всего на минуту присел он на лавку у печи передохнуть и обогреться, как тут же забылся одолеваемый крепким сном.
Проснулся от того, что что-то довольно тяжелое и лохматое давило ему на грудь.
Игнат открыл глаза и… увидел сидящего у себя на груди огромного рыжего кота.
— Брысь! — смахнул он кота на пол, и утирая проступивший со лба пот добавил, — Фу-у-х, напужал негодник!
— Тоже мне защитничек, — неожиданно заговорил человечьим голосом возмущенный таким бесцеремонным к себе обращением кот, — кота видите ли он испугался, а как бесы явится, тогда что? Портки намочишь?!
— Вот те на! Говорящий! — прошептал еле слышно себе под нос изумленный Игнат, осеняя себя как водиться крестным знамением.
— Ну и что тут такого?! — съязвил кот, — А если бы я на гуслях играл да в присядку ходил, тебе б это менее странным показалось, а?
— Нет конечно, но… необычно как-то.
— Что, необычно?! Забыл куда и зачем подрядился?!
— Вздремнул немного, вот туго и соображается.
— А то?! Вздремнул он! Спать бы тебе тут вечным сном дьякон, кабы не беда с хозяйкой моей приключилась! А я ее близкий помощник — кот казанский — Алабрыс, слышал, наверное?
— Как же, народная молва о тебе далеко докатилась.
— То-то же, — горделиво подытожил кот, — Давай, вставай за работу пора приниматься, чую, приближается кто-то к нашему перекрестку. Ты только сразу на рожон-то не лезь, может там вмешательство твое и вовсе не надобно. Для начала разузнай все как следует, схоронись где-нибудь, поближе к дороге, послушай, понаблюдай, а уж дальше и действуй, как знаешь, по обстоятельствам.
«Ну, что же с Богом!» — задержавшись у двери, произнес, ободряя себя, Игнат и целеустремленно вышел из теплой старухиной избы в неприветливую темноту дремучего леса.
Там он нашел для себя прекрасное потайное укрытие за большим каменным валуном, тютелька в тютельку у края заснеженной тропки идущей по направлению от Калинова моста к дорожной развилке. Затаился и стал ждать нагаданных котом гостей.
Из-за сгустившихся было и также неожиданно растаявших на небе облаков выглянул яркий месяц, и без того яркие дотоле звезды кажется, повеселели еще пуще прежнего. Зимний лес озарился и засверкал тем величественным, тем особым, полным мистической тайны светом, под покровом которого именно и разворачиваются такие удивительные и такие обычные для этих мест истории.
На тропинке показалось какое-то движение. Игнат насторожился, весь обратившись в
