class="p1">— Будьте уверены, мы сделаем все, чтобы испытания прошли без осечек.
— Тогда в путь! — улыбнулся Синицын. — Удачного подъема!
Комиссия в сопровождении Федора поспешила в здание ЦУЛа. Эдуард проводил их взглядом и дал знак своим товарищам заходить в ворота трапа. Они поднялись по ступенькам внутри полупрозрачного коридора и по одному вошли в открытый люк кабины.
Перешагнув высокий порог, они сразу оказались в пассажирском модуле. Здесь свободно могли разместиться даже не двадцать, а все двадцать пять человек. Но кресел было всего пять. Они равномерно размещались вдоль закругляющейся стены, и между их спинками имелись по два овальных иллюминатора, похожих на те, что встречаются в обычных авиалайнерах, только чуть больше размером. На белом блестящем полу по всей площади была нарисована эмблема, состоявшая из стилизованной башни Лифта синего цвета с красной каплей посередине, изображавшей кабину. В центре салона висел дисплей бортового компьютера, прикрепленный к свисавшему с потолка штативу.
На полу чуть в стороне от центра прямо на рисунке башни виднелись очертания треугольного люка, через который можно было попасть в служебный модуль, расположенный этажом ниже.
— Обнимемся, — сказал Эдуард.
Они встали вкруг. Правая рука Эдуарда легла на плечо Бориса, а левая коснулась плеча Оксаны. Эдуард ощутил на себе взгляд ее черных выразительных глаз и слегка смутился. Он посмотрел на стоявшего напротив Странника. У того глаза скрывались за бликующими стеклами очков, но Эдуард все же сумел заметить, что Странник по своему обычаю был погружен в самого себя. Эдуард перевел взгляд на Нараьяна. Доктор сиял белозубой улыбкой. Видимо, его распирала радость от предстоящего события.
После этого незамысловатого ритуала каждый занял одно из кресел. Борис оказался по правую руку от Эдуарда, а Оксана — слева.
С шипением закрылась дверь входного люка. На дисплеях мигали цифры, отсчитывая время до старта. В динамиках прозвучал голос Федора:
— Удачного полета!
Зажглись буквы: «старт» на главном экране, и Эдуард почувствовал легкий толчок. Кабина начала едва заметное движение.
За окнами мелькнули горы и тут же пропали, уступив место бескрайнему небу. Оксана шевельнулась, поворачиваясь к иллюминатору.
— Обзор не очень, — сказала она.
— Все равно зрелище потрясающее, — произнес Борис, успевший ослабить ремни и прильнуть к окну.
Эдуард не удержался и тоже посмотрел в соседний иллюминатор. Строения, горы и деревья отдалялись, становясь все меньше и меньше. Вскоре близлежащая река превратилась в узкую ленточку, еле заметную на фоне зеленой массы густых джунглей.
Сетка из сверхтонких и сверхпрочных нитей, обволакивающая шахту, внутри которой они поднимались, сливалась в одну сплошную полупрозрачную стенку, и не мешала наблюдениям. Благодаря своим особым свойствам она держала всю конструкцию и одновременно защищала шахту от воздействия внешних факторов.
Эдуард не отрывал взгляда от удаляющейся земной поверхности, как вдруг почувствовал вибрацию в нагрудном кармане. Там лежал планшет. Лифт еще не успел подняться достаточно высоко, и здесь еще ловилась обычная сотовая связь. Эдуард вынул планшет и увидел, что звонит ему дочь.
— Привет, пап, — раздалось в наушнике, который Эдуард успел воткнуть в ухо. — Ты можешь сейчас говорить?
— Привет, доча. Хочешь меня поздравить?
— С чем?
— Как с чем? — искренне удивился Эдуард. — С первым испытанием Лифта.
— Пап, — в голосе дочери послышалось раздражение. — Ты снова про свой Лифт. Ты смотрел мое сообщение?
— Какое сообщение?
— Я тебе вчера отправила.
— Нет, а что?
— Могу повторить, если не видел. Ты знаешь, мы с мамой…
На этом голос дочери оборвался. В трубке запиликало, и появился значок, что связи нет. Видимо, Лифт перешел ту границу, где радиосигналы от сотовых передатчиков уже не ловятся.
Взгляды товарищей сошлись на Эдуарде.
— Дочь позвонила, — как бы извиняясь, произнес он.
— Это хорошо, — улыбнулся Нараьян. — Значит, любит.
«Любит, — подумал Эдуард. — Да, конечно же, любит. Только не может понять, что я занят серьезным делом, и мне сейчас совсем не до этих сантиментов».
Они продолжали подниматься. Ощущалось легкая вибрация и казалось, что неведомая сила прижимает их к сиденьям кресел.
— Прошли отметку восемь тысяч метров, — сообщил Борис.
— Ого, — отозвался Нараьян.
«Что же хотела сказать Александра? — не давала покоя навязчивая мысль. — Что там в этом сообщении?»
— Десять тысяч, — сказал Борис.
— Ускорение? — спросила Оксана.
— Одна и две десятых жи, — ответил Странник. Он не сводил глаз с дисплея, оставаясь при этом совершенно невозмутимым.
«Надо прослушать, — Эдуард обвел взглядом товарищей. — Не вовремя. Совсем не вовремя. О другом надо думать. Мы уже на…»
— Пятнадцать тысяч, — раздался голос Бориса.
«Вот именно. Скоро выйдем в стратосферу. Надо приготовиться. Но все-таки, что же она хотела сказать?»
— Очень даже комфортно, — донесся голос Оксаны. — Будто поднимаемся на «Бурдж-Халифа».
— Сравнила, — Борис оторвал взгляд от дисплея и перевел в ее сторону. — Наша «башня» круче.
— Друзья, вы извините, я отвлекусь ненадолго, — сказал Эдуард. — Хочу посмотреть, что мне тут прислала дочь.
С этими словами он вновь взял в руки планшет и воткнул наушник. Найдя сообщение от Александры, запустил его.
На экране появился заснеженный двор, который Эдуард сразу узнал: там он провел свое детство. Вон те качели, на которых они с Юркой, приятелем из соседнего подъезда, любили качаться. Сейчас там какой-то мальчуган залез на скамью, выставив всем на обозрение пятую точку, и болтает в воздухе ногами. А качели: скрип-скрип, скрип-скрип… Чуть правее — горка с высокими пластиковыми бортами. На нее по ступенькам взбирается еще один пацаненок в теплом комбинезоне. Неуклюже переставляет ноги, но упорно лезет вперед. Вот он достиг верхней площадки. Камера наехала на него. Так это же Сашка! Внук! Ничего себе, как вырос. Сколько же ему сейчас? Летом пять исполнилось. Вот время-то летит.
Сашка махнул рукой и, сев на попу, скатился.
Камера вдруг резко развернулась, описав круг по знакомым домам, и в кадре крупным планом появилась дочь.
— Привет, папа. Ты сейчас, наверное, греешься там в своей Африке. А мы, как видишь, наслаждаемся русской зимой. Как ты уехал в сентябре, мы почти не слышали от тебя вестей, да и ты сам никогда не звонил и не спрашивал, как у нас с мамой дела. А у нас, между прочим, все хорошо. С Олегом мы развелись, и я живу теперь с мамой. Она каждый день вспоминает о тебе, а я утешаю ее, говоря, что ты занят очень важным государственным делом. Мы и потревожить тебя лишний раз боимся. Поэтому мама так редко тебе звонит, а ты не всегда берешь трубку. Даже в Новый год не взял. Нам сообщили, что ты принимаешь какие-то важные грузы и не можешь подойти.
Пап, ты
