— Верные люди подсказали, — ответил я.
Он прищурился, словно оценивал, насколько я искренен, и неожиданно улыбнулся.
— В счастливое время пришли.
Полковник оглядел улицу. Не заметив ничего подозрительного, взял меня за локоть и повел внутрь кузницы, где виднелась небольшая дверь. Через нее мы и вошли в заднюю комнатку.
— В счастливое время пришли, — повторил полковник, когда мы уселись на маленьких табуретах, — народ стекается со всех сторон.
Он не объяснил, что за народ, но и так было понятно, кого имел в виду. Мое участие в недавних походах сидоровского отряда давало ему право говорить доверительно, с расчетом на общую заинтересованность. Однако распространяться атаман не стал: первая встреча за рубежом — это лишь пробный шаг к сближению. Поэтому Сидоров стал расспрашивать, как я попал в Кульджу, как перебрался через границу, где живу, чем занимаюсь.
Я предполагал подобный характер беседы и заранее подготовил ответы.
Они были логичными и убедительными, в них все соответствовало реальному ходу событий, лишь сдвинулись некоторые детали. Полковник слушал меня с заметным интересом, но не вникал в суть моих рассуждений о необходимости дальнейшей борьбы. Она сама по себе предполагалась, раз я покинул родину и стал искать сообщников. Скоро он понял, что путь, которым мне пришлось идти, был естественным и даже шаблонным — все так перебирались в Синьцзян, и прервал меня.
— Хорошо сделали, решившись на такой шаг, — полковник подумал и добавил. — Каждый офицер должен поступать по примеру своего начальника. Там пока делать нечего…
Под словом «там» Сидоров подразумевал Советский Туркестан и кивнул куда-то за стену.
— Да, — согласился я.
— Чем живете? — поинтересовался он.
— Устроился в татарский «шанхай» делопроизводителем.
В Синьцзянской провинции тогда существовала своеобразная форма самоуправления для эмигрантов. Они селились в разных местах, но подчинялись канцеляриям по национальному признаку. Илийский округ включал в себя «шанхай»: русский, татаро-башкирский, казах-киргизский, узбекский, таранчинский. Управляли ими, естественно, ставленники китайского правительства.
— Думаю жениться на дочери одного купца, завести небольшое дело…
— Вот это зря. Здесь мы люди временные. Запомните, дорогой господин прапорщик, рвать с прошлым нельзя, вы связаны и происхождением, и офицерским долгом с Россией, и только с ней…
Мне хотелось выяснить, каковы планы самого атамана. Конечно, первая встреча не давала права на искренность, но кое-что полковник мог сказать случайно.
— Значит, не советуете?
— Ни в коем случае.
— Однако бобылем жить трудно, — сказал я с горечью и сожалением.
— Временно ведь, — пояснил полковник.
Я надеялся, что он уточнит срок, хотя бы приблизительно. Не вышло.
На этом первая встреча с моим бывшим начальником закончилась. Честно говоря, она меня обрадовала, но не удовлетворила полностью. Безусловно, идя в кузницу, я и на такое не рассчитывал, вообще не знал, увижу ли атамана, главное было установить — в Кульдже ли Сидоров. Теперь, когда установил, загорелся желанием узнать больше, узнать все. Таков азарт молодого разведчика, такова закономерность всякого поиска. Тут легко увлечься и переступить грань. Сам Сидоров своей сдержанностью и осторожностью пресек мое чрезмерное любопытство.
В тот же день сообщение о Сидорове поступило к связному и полетело дальше, в Центр. Спустя неделю я получил приказ — продолжать операцию: идти на сближение с атаманом, выявлять его связи с остальными эмигрантами.
Я снова направился к Сидорову. Вторая встреча должна была продвинуть меня вперед к цели. Кто знает, что затевают беляки. Ведь не случайно полковник обмолвился насчет временности моего пребывания в Кульдже. Возможно, срок короток, и нам надо торопиться.
Как заставить атамана быть искренним? Как вызвать доверие?
Я стал припоминать все, что произошло по ту сторону границы, и анализировать свои поступки, стараясь быть объективным, глядеть на факты глазами полковника.
Последний бой произошел под Джаркентом. В ночь на первое января 1920 г. отряд атамана Сидорова получил приказ взять город. Пользуясь густым туманом, казачьи сотни подошли к Джаркенту на близкое расстояние и въехали в него, не встретив сопротивления. Командиры сотен знали, что гарнизон Джаркента невелик, но все же ожидали отпора. Тишина нас удивила и насторожила. Останавливаться, конечно, было нельзя, и отряд с ходу налетел на казармы. Тут-то и получил отпор. По нас ударили из винтовок и пулеметов. Стрельба была довольно беспорядочной и ущерба нам почти не нанесла. При желании мы могли взять казармы, но сидоровский отряд почему-то не дал ответного огня. Отряд повернул назад.
Как мы тогда поняли, цель налета заключалась в самом факте взятия города. Он должен был продемонстрировать мощь казачьего войска атамана Сидорова, произвести впечатление на его шефа атамана Анненкова. Белое воинство Семиречья уже переживало свою агонию, банды разваливались, остатки казачьих полков уходили за границу. Взяв Джаркент, мы все равно не смогли бы удержать его: у нас почти не оставалось боеприпасов, люди были вооружены в основном пиками, причем собственного изготовления. К тому же вера в победу давно погасла, и люди лишь по инерции продолжали подчиняться своим атаманам. Тут большую роль играл личный пример главарей, того же Дутова и Сидорова. Они фанатически держались своей пресловутой идеи восстановления прежнего строя России. Используя трудности, с которыми столкнулись Советы в первые годы строительства новой жизни, атаманы и их приспешники натравливали людей на коммунистов, виня их во всем, что произошло в результате империалистической войны, разрухи, голода и эпидемий. Однако долго держать людей в заблуждении было невозможно. Солдаты видели, как меняется жизнь, их тянуло к труду, миру.
Блеснув напоследок своим полководческим мастерством, Сидоров вроде закрепил за собой славу удачливого и смелого атамана. Он был рад, даже больше — счастлив. Я подумал тогда, что полковник заранее знал исход боя за Джаркент и план свой строил на простом проходе через город. Весь день первого января он праздновал и заставлял праздновать других. Атаман выстроил отряд и объявил всем сотням благодарность за смелость и мужество при «взятии» Джаркента, начальник штаба зачитал приказ, в котором производил в следующие чины всех офицеров, а младших командиров повышал в званиях. Мне атаман присвоил казачий офицерский чин хорунжего.
