— Только одно, Аэша, — ответил я смело, — позволь мне взглянуть на твое лицо!
Она засмеялась звенящим смехом.
— Подумай, Холли, подумай! Ты, наверное, знаешь древние мифы греческих богов. Разве Актеон не погиб, увидев необыкновенную красоту? Если я покажу тебе свое лицо, ты, наверное, погибнешь, или тебя охватит жгучая страсть ко мне! Но я не для тебя, я — для другого человека, который еще не пришел!
— Как хочешь, Аэша, — произнес я, — но я не боюсь твоей красоты. Сердце мое давно отвернулось от женщин, красота которых мимолетна, как цветок!
— Ты ошибаешься, — возразила она, — красота не мимолетна! Моя красота не исчезнет, пока я живу. Если хочешь, безрассудный человек, я исполню твое желание, но не сердись, если страсть твоя превысит рассудок! Никогда мужчина, увидев мою красоту, не забудет ее! Я должна скрывать лицо даже от дикарей! Смотри!
— Я хочу видеть твое лицо! — ответил я, так как мое любопытство превозмогло страх.
Она подняла белые, прекрасные руки и медленно, очень медленно дотронулась до волос. Вдруг длинная пелена, окутывавшая ее, упала на пол, и перед моими глазами предстала дивная, царственная фигура в прозрачной белой одежде, под которой видны были царственные формы тела. На ногах ее были сандалии, застегнутые золотыми пряжками. Я никогда не видел ног такой совершенной красоты. Ее белая одежда была скреплена у пояса двухголовой золотой змейкой, и прекрасная грудь сверкала снежной белизной. Я взглянул в ее лицо и отступил, пораженный и ослепленный. Мне приходилось слышать о небесной красоте, но это было не то. В красоте Аэши не было идеальной чистоты и невинности. Это была красота зла, иначе я не знаю, как назвать ее. Я не в силах, не могу описать ее. Не родился тот человек, который мог бы описать ее! Великолепные, глубокие и нежные черные глаза, точно изваянное лицо, чистый лоб, изящные классические черты и роскошные волосы — вот все, что я могу сказать. Но захватывающая красота Аэши состояла не в прекрасном лице, а в необыкновенном величии, царственной грации, в божественном могуществе всей ее фигуры. Не мог я предполагать, что может быть такая возвышенная и мрачная красота! Это было лицо молодой женщины, не старше 30 лет, в расцвете сил и созревшей красоты, с отпечатком пережитых страстей и страданий. Даже прелестная улыбка, скользившая в уголках ее губ, не могла сгладить этой печати греха и печали.
Охваченный магической силой, которой не мог противостоять, я смотрел в ее необыкновенные глаза и почувствовал, что словно ток пробежал по моему телу и парализовал меня.
Она засмеялась и кивнула мне маленькой головкой с кокетливым видом, достойным самой Венеры.
— Безрассудный человек! — произнесла она. — Я исполнила твое желание, будь осторожен, чтобы не погибнуть, как Актеон. Я подобна богине, Холли!
— Я видел твою красоту и ослеплен ею! — произнес я, прикрывая глаза рукой.
— Красота подобна молнии, Холли! Она очаровывает, но и убивает!
Аэша снова кивнула головой и засмеялась.
Вдруг сквозь пальцы я заметил, что лицо ее изменилось.
В больших глазах застыл ужас, прекрасное лицо стало суровым. — Человек! — произнесла она, откинув назад голову, как змея собравшаяся прыгнуть на жертву. — Человек! Откуда у тебя эта скарабея на руке? Говори, или клянусь жизнью, я поражу тебя на месте! — Она сделала шаг ко мне, и в глазах ее загорелся зловещий огонь. В ужасе я упал перед ней на пол, бормоча про себя что-то несвязное.
— Успокойся! — сказала она, снова меняя тон, прежним мягким голосом. — Я испугала тебя! Прости меня! Иногда в раздражении я невольно злоупотребляю своей силой! Ты был близок к смерти… Но скарабея, говори, откуда ты ее взял?
— Я нашел ее, — пробормотал я слабо, так как совершенно забыл в эту минуту, что нашел кольцо в комнате Лео.
— Странно, — произнесла Аэша, заметно волнуясь и дрожа, — я видела такую же скарабею на шее того, кого любила! — и она зарыдала, как самая обыкновенная женщина. — Быть может, она лишь похожа на ту, ведь человек, носивший ее, очень ею дорожил… [7] Скарабея, которую я видела прежде, не была вделана в кольцо.
Теперь иди, Холли, и постарайся забыть, что видел красоту Аэши!
Отвернувшись от меня, она бросилась на ложе и спрятала лицо в подушки. Я не помню, как ушел от нее и добрался до своей пещеры.
Глава XIV Заклинания Аэши
Было около 10 часов вечера, когда я бросился на постель, стараясь собрать свои мысли и обдумать все, что я слышал и видел. Но чем больше я думал, тем меньше понимал. Был ли я пьян, с ума сошел или грезил наяву? Возможно ли, чтобы я, человек рассудительный, имеющий кое-какие познания в науке, абсолютно не доверявший всяким фокусам, которые в Египте называются «сверхъестественным явлением», мог допустить, что в течение нескольких минут беседовал с женщиной, имевшей от роду 2000 лет! Была это мистификация или что другое? Что же такое эти фигуры, которые я видел в воде, это необыкновенное знакомство с древностью и абсолютное неведение настоящего? Что я должен думать об этой удивительной, разящей красоте?
Я схватил себя за волосы, вскочил с ложа, чувствуя, что схожу с ума. Что подумала она о скарабее?
Эта скарабея, взятая из ящика Винцея, который он принес мне двадцать один год тому назад, принадлежала Лео. Возможно ли, что вся эта история верна? Если так, то, может быть, Лео — тот человек, кого ждет «Она», — умерший человек, который должен возродиться?! Разве это возможно?! Но если женщина может прожить 2000 лет, тогда возможно и все остальное! Быть может, я сам перевоплотился из какого-нибудь забытого далекого предка. К несчастью, я ничего не помнил из прошлого! Эта мысль показалась мне до того нелепой, что я расхохотался и, обратившись к изображению мрачного воина на стене, громко произнес: «Кто знает, старый дружище! Быть может, я жил в одно время с тобой! Клянусь Иовом! Быть может, я был тобой, а ты — мной!» — Я снова засмеялся, и мой смех странно раздался под сводом, словно дух воина смеялся вместе со мной.
Я вспомнил, что не видел еще Лео, и, взяв лампу, пошел в его спальню. Ночной воздух, словно невидимые духи, шевелил занавес. Я проскользнул в комнату и огляделся. При свете лампы я увидел Лео, лежавшего на ложе. Он спал. Рядом с ним, держа его руку в своих руках, облокотившись на ложе, дремала Устана. Они представляли прекрасную и трогательную пару. Бедный Лео! Его щеки пылали, под глазами залегла тень, и дышал он прерывисто.
Лео тяжело болен. Меня охватил страх, что он может умереть, и я останусь один на свете. Тогда я начал молиться в сердце своем, чтобы Бог сохранил моему мальчику жизнь.
