Я вспомнил, что не видел еще Лео, и, взяв лампу, пошел в его спальню. Ночной воздух, словно невидимые духи, шевелил занавес. Я проскользнул в комнату и огляделся. При свете лампы я увидел Лео, лежавшего на ложе. Он спал. Рядом с ним, держа его руку в своих руках, облокотившись на ложе, дремала Устана. Они представляли прекрасную и трогательную пару. Бедный Лео! Его щеки пылали, под глазами залегла тень, и дышал он прерывисто.
Лео тяжело болен. Меня охватил страх, что он может умереть, и я останусь один на свете. Тогда я начал молиться в сердце своем, чтобы Бог сохранил моему мальчику жизнь.
Я вернулся к себе, но не мог уснуть. Мысли, видения, образы — все это смешалось у меня в голове. И над всем этим неотступно стоял образ ужасной, но очаровательной женщины, ее поразительная красота.
Вдруг я заметил в стене узкое отверстие, которого не видел раньше. Взяв лампу, я начал рассматривать его: отверстие вело в узкий проход. Конечно, это было не особенно приятно — найти потайной ход в нашу спальную комнату, по которому могут войти люди и застать нас спящими. Я направился в проход, походивший на коридор. Он привел меня к каменной лестнице; я спустился по ней и очутился в тоннеле. Бесшумно ступая по полу, пройдя около 50 ярдов, я добрался до третьего коридора. Вдруг моя лампа погасла, и я остался в полнейшем мраке. Что делать? Ужасно было идти вперед в темноте, но не стоять же тут всю ночь… Ни звука, ни шороха. Я двинулся вперед… вдали мне почудился слабый свет. Медленно пробирался я по тоннелю, держась за стену и боясь упасть куда-нибудь. Еще тридцать шагов — там виднелась широкая полоса света, пятьдесят шагов — близко, рукой подать! Шестьдесят шагов… О, праведное Небо! Я находился у занавеса и мог ясно видеть маленькую пещеру, похожую на могильный склеп и освещенную белым пламенем, горевшим в центре. Слева возвышалось каменное ложе, на котором лежал, как мне показалось, труп, прикрытый белым. Справа — такое же ложе, покрытое вышитой тканью. Над огнем склонилась фигура женщины, смотревшей на пламя. Она стояла на коленях боком ко мне, закутанная в темный плащ, похожая на монахиню. Я не знал, что делать. Вдруг резким движением женщина встала на ноги и сбросила темный плащ. Это была «Она».
В белой одежде она была так же прекрасна, как во время беседы со мной. Ее роскошные волосы тяжелой волной падали до пола. Я не отрываясь смотрел на ее лицо, словно был околдован. Отчаяние и страх исказили ее прелестные черты. Глаза были полны несказанной муки. С минуту она стояла неподвижно, потом подняла руки над головой, и белая одежда соскользнула к ее ногам, обнажив тело ослепительной красоты. Она стояла, сжав руки, и выражение злобы появилось на ее лице. Я подумал о том, что случилось бы, если бы она увидела меня, и чуть не упал от ужаса. Но если бы мне даже грозила смерть, я не в силах был пошевелиться и уйти. Руки ее опустились, потом снова поднялись над головой, и я видел, как белое пламя двигалось за ними до самого свода пещеры, бросая призрачный отблеск на ее фигуру, на труп, лежащий на камне, на всю пещеру.
Прекрасные руки снова опустились, и она заговорила, вернее, зашипела по-арабски слова, от которых кровь застыла в моих жилах и сердце замерло в груди.
В пещере звучало:
— Проклятие ей, пусть она будет проклята навеки!
Руки поднялись и упали, а за ними пламя.
— Проклятие ее памяти! Проклята будь память египтянки!
Проклятие ей, дочери Нила, за ее красоту!
Проклятие ей за то, что ее волшебство сильнее моего!
Аэша закрыла глаза руками и вскрикнула:
— Какая польза в этом проклятии? Она оказалась сильнее и ушла от меня! — Потом с новой и ужасающей энергией она проговорила:
— Проклятие ей, где бы она ни была! Пусть мое проклятие настигнет ее везде и отравит ей час смерти! Проклятие ей через огромные звездные пространства! Пусть будет проклята ее тень!
Пламя упало. Аэша закрыла глаза руками.
— Это безумие! — произнесла она. — Как может коснуться проклятие того, кто спит сном смерти?
И снова она начала свои заклинания.
— Проклятие ей, если она возродится вновь! Пусть она родится уже проклятой!
Пламя поднималось и падало, отражаясь в измученных глазах Аэши. Странный шепот ее проклятий раздавался в стенах пещеры и замирал под сводами. Свет и мрак попеременно отражались на белой зловещей фигуре.
Наконец, Аэша, видимо, устала и умолкла. Она села на пол, закрыв лицо и грудь своими длинными волосами и начала горько, отчаянно рыдать.
— Две тысячи лет, — бормотала она, — две тысячи лет я ждала и терпела. Века ползут медленно, время тянется бесконечно, искра надежды угасла. О, прожить две тысячи лет, терзаясь страстью, которая гложет сердце! О, как бесконечны эти скучные годы! Любовь моя! Любовь моя! Зачем чужестранец вернул мне эту страсть? Долгих пять веков я не страдала так, как страдаю сейчас! Если я согрешила перед тобой, то не смыла ли свой грех слезами раскаяния? Когда ты придешь ко мне, мой возлюбленный? Почему я не умерла с тобой, когда убила тебя? Увы! — она упала лицом на пол и так отчаянно зарыдала, что я боялся, как бы ее сердце не разорвалось.
Вдруг Аэша умолкла, поднялась и, откинув назад непослушные волны волос, подошла к трупу, лежащему на каменном ложе.
— О, Калликрат! — воскликнула она, и я вздрогнул при этом имени. — Я должна взглянуть в твое лицо, хотя оно мертво и неподвижно!.. Сколько времени прошло с тех пор, как я убила тебя, убила своей собственной рукой!
Дрожащими пальцами она схватилась за покров и умолкла. Когда она вновь заговорила, это был страшный, хриплый шепот. — Я могу, имею силу заставить тебя встать! — прошептала она и положила руки на покров, лицо ее было сурово и ужасно, а глаза расширились и горели. В ужасе я отскочил назад, волосы поднялись на моей голове, мне показалось, что труп под покрывалом зашевелился. Вдруг Аэша опустила руки, и тело осталось неподвижным.
— Но зачем? — продолжала она печально. — Для какой цели? Зачем оживлять тело, если я не могу оживить душу? Даже если бы ты стоял передо мной теперь, ты не узнал бы меня! Да, твоя возрожденная жизнь была бы моей, Калликрат!..
Аэша остановилась, потом опустилась на колени, прижалась губами к покрову и заплакала. Это зрелище — горе ужасной женщины, отдавшейся всецело своей страсти к мертвецу, — было так страшно, что я не мог дольше выносить его и, повернувшись, пополз назад по темному переходу, дрожа всем телом.
Не помню, как я выбрался. Дважды я падал и полз около 20 минут, пока добрался до маленькой лестницы. Совершенно истощенный и до смерти перепуганный, я лег на пол и забылся.
