Ознакомительная версия.
«Бывает», — подумал Денис. — «Бывает — всякое. Только к этой непреложной истине ещё надо привыкнуть…».
Постепенно праздник встречи двух старинных друзей превратился во всеобщий: военные, штатские, непонятно-подозрительные личности безостановочным потоком подходили к ним, громко восторгались, слушали байки о таинственных и загадочных Филиппинах, желали всего хорошего, сочувствовали, высоко поднимая бокалы, завидовали…
О, эти бесконечные воспоминания — о вчерашних и позавчерашних совместных подвигах! Особенно, если эти подвиги касаются насквозь экзотических мест: никогда не засыпающие шумные джунгли, прохладные подземные пещеры, юные и грациозные туземки — на белоснежном песке заброшенного пляжа, зелёно-синие моря, отливающие серебром — на закате трудного дня…. Тосты, тосты, тосты…
В какой-то момент всеобщего братания Третьяков горячо зашептал Денису в ухо:
— Теперь можно и к дому двигать…. Только ты, командир, притворись мертвецки пьяным, шатайся посильней. Свороти чего-нибудь там из мебели…. Всё, давние друзья следуют на стационарную базу. Тупо и тихо следуют, на автопилотах…. Никого не трогают…. Ну, командир, готов? Тогда — полный вперёд. Но, с оглядкой…
— Герр Шумахер! — нечаянно и громко вспомнил Денис, безжалостно опрокидывая на пол журнальный столик розового дерева со всем, что на нём располагалось. — А что у тебя с личной жизнью? Нет, ты ответь! Как это — женат? Где же она, твоя дорогая женушка? Желаю незамедлительно познакомиться с женой моего лучшего друга! Да и заночую у вас, если что…. В санаторий пошлём кого-нибудь…. Халдея дешёвого, что первым подвернётся под руку…
Третьяков тут же подхватил эстафету:
— Кто у меня жена, спрашиваешь? Скажу, от зависти сдохнешь, гнида испанская, недоперчёная! Австралийка настоящая, в третьем поколении! Зовут — Эдит Гражар. В Германии возглавляет «Австралийский Фашистский Союз»…. Вот оно как! Правда, редко видимся: Эдит всё в Берлине пропадает, партийные дела, всё такое.… Но сейчас она в Вольгасте. Повезло тебе, дон Оскар! Сейчас ещё чуть-чуть выпьем с господами офицерами, и поедем знакомиться…. Официант, ещё две бутылки шампанского! Быстро у меня!
Всё было абсолютно нормально. Легально напились, так что — и права имеются…. Подумаешь — всякие разные, вместе с их речами…
— В жопу, господа!!!
— Человек, такси!!! Жду тридцать секунд, потом стреляю…
Подошло такси: за рулём — морда. Хитрая такая морда, якобы простая и добродушная. Гарик пихнул локтём в бок, мол, дерьмо подсовывают, бди, соответствуй…
Так и ехали, перебивая друг друга рассказами о филиппинских делах давно минувших дней: богатые клады, таинственные подземелья, морские бои и сражения и, понятное дело, девчонки. Белые, розовые, жёлтые, коричневые, чёрные, доступные.…И, наоборот, совершенно неприступные, опять — доступные…
Подъехали к среднестатистическому немецкому коттеджу: светло-бежевая пупырчатая штукатурка, тёмно-красная черепичная крыша, высокий — в полтора человеческих роста — кованый забор, увитый до половины ярко-зелёным весенним плющом.
Радостно хлопнула входная дверь, по садовой дорожке, выложенной красно-кремовой испанской (в этом Денис разбирался) керамической плиткой, прошелестели быстрые лёгкие шаги.
- Фриц, это ты? — взволнованно и радостно спросила женщина, чьи полные белые колени смутно угадывались в густых вечерних сумерках. — Ты немного выпил, дорогой? Ты с гостем приехал? Тогда проходите в дом сами…. Мне нужно переодеться, я то думала, что ты, дорогой, вернёшься один…
Шатаясь и усиленно поддерживая друг друга, Денис и Гарик выбрались из машины, и, одарив мордатого шофёра щедрыми чаевыми, направились к гостеприимно распахнутой калитке.
— Чёрные дразнящие глаза, в упор смотрящие на меня. Гибкий тонкий стан — на фоне белоснежного заброшенного пляжа…, - громко и душевно выводил Третьяков. — Эдит, моя яркая звезда! Угадай, кого я привёз к тебе, девочка?
Эдит выглядела просто бесподобно: рыжая грива, ниспадающая до самой попы, длинное чёрное японское кимоно, расшитое разноцветными жар-птицами. У крыльца коттеджа они немного поорали нестройным хором: о верной дружбе, о незабываемых временах юности, о сказочных далёких краях, расположенных где-то там, в немыслимой дали…
Вошли в дом, громко хлопнула одна дверь, потом — вторая, отделяющая основное помещение от небольшой, метров в семь квадратных, тесной прихожей.
«Прямо как в русской деревне, самые натуральные сени», — машинально отметил Денис. — «Не удивлюсь, если Гарик сам и спроектировал данное строение».
В холле — в семирожковой люстре — тускло горела единственная лампочка, зато расставленных по всем углам и поверхностям подсвечников — с зажженными толстыми свечами — насчитывалось полтора десятка. Светло было в комнате: по центру — большой полукруглый камин, сложенный из зеленоватых ребристых камней, справа располагалась аккуратная кухонька, слева — столовая с овальным обеденным столом и десятком деревянных массивных стульев, обитых красной и бордовой кожей.
Эдит, демонстративно приложив палец к губам, достала из кармана кимоно плоскую чёрную коробочку с узким экраном посередине. Внимательно всмотрелась:
— Всё нормально. Можно спокойно и вдумчиво поговорить.
Тут уже обнялись по-настоящему, сбросили верхнюю уличную одёжку, скупыми слезами, что называется, плотно переплелись…
— А дети? — немного осмотревшись, спросил Денис.
— Дочка, — Третьяков с гордостью кивнул на висевший над обеденным столом поясной портрет — полтора метра на метр. На холсте был изображён натуральный ангел: в пышных кружевах и мелких тёмно-рыжих кудряшках, со щербатой широкой улыбкой, возрастом — года в два с половиной, не старше.
— Сейчас, — Гарик заговорщицки переглянулся с женой, — мы её в Австралию отправили, к тётке. Типа — в Австралию. Типа — к тётке, — зачем-то уточнил.
Денис коротко рассказал о своих делах последних лет, попросил ответить тем же.
— Рассказ будет совсем коротким, — сразу же предупредил Третьяков. — Тогда, в филиппинской тропической бухте, меня действительно очень сильно зацепило, шесть раз, — покосился на чёрную перчатку, выглядывающую из правого рукава своего серого в ёлочку пиджака. — Когда вы подплыли на «Стреле», я, очевидно, был без сознания. Автоматически держался за сиденье внутри перевёрнутой и полузатонувшей лодки. Так бывает, как выяснилось…. Потом лодку сильным течением вынесло к ближайшему берегу, до которого всего-то с километр и было. Туземцы племени менго её выловили, ну, и меня вместе с ней. Раны залечили местными лекарствами, правую руку, правда, пришлось отрезать. Без наркоза, естественно…. Удовольствие, доложу тебе, командир, гораздо ниже среднего. Да ладно, лучше уж так, чем в аду прыгать по раскалённым скользким сковородкам. Диверсантам, понятное дело, рай не светит.… А ещё через два месяца меня нашёл тамошний советский резидент: подробно объяснил некоторые важные детали, задачи поставил чёткие…. В Пенемюнде я прибыл в марте сорок первого года, за три с половиной месяца до начала войны. Пенемюнде — это такой компактный район в Северной Германии (хотя и городок одноимённый существует), куда входят: материковое побережье с устьем несерьёзной реки Пене, большой остров Узедом и куча мелких островов — и безымянных, и имеющих официальные названия…. Тогда тут всё было совершенно спокойно и безобидно. Обычная глухая и беспросветная провинция. Какое такое — «Оружие возмездия»? И не пахло им. Но наши, похоже, что-то такое уже ощущали, к чему-то нехорошему готовились…. Так вот, по легенде я был очень опытным и известным геологом (имя прежнее — Фриц Шумахер) с шикарным американским дипломом, доктором геолого-минералогических наук — с защитой диссертации в Австралии. Через месяц меня тут же назначили местным «главным землемером», а чуть позже — Главой Комитета «по разработке подземных научных коммуникаций». Поэтому в сорок первом году, когда полигон в Куммерсдорфе (это в тридцати километрах от Берлина) стал «тесен», и на самом Верху было принято решение о создании полномасштабной площадки на севере Германии, все эти вещи проходили сугубо через меня. В той или в иной степени и форме, понятное дело…
Ознакомительная версия.
