Да! Эгон — провокатор, и в этом больше не может быть никаких сомнений.
Потрясённый открытием, забываю про боль в ногах, про охранку, про всё на свете. Мной овладевает одна лишь мысль, одно стремление. Необходимо обезвредить гадину. Нужно известить товарищей о провокаторе. И сделать это надо как можно быстрее.
Мне не дают долго оставаться одному. Опять гремят ключи. Видно, охранники решили измотать меня допросами. Вот уже скоро сутки, как я в охранке, а ещё не ел, не пил, не спал.
И снова я в кабинете, на этот раз у самого господина начальника. Мои вчерашние мучители тоже здесь. У них безразличные, скучающие лица.
— Могу вас обрадовать: мы убедились в вашей невиновности и решили вас освободить, — говорит начальник.
Как это не похоже на охранку! Отсюда так быстро на свободу не выходят.
— Прошу вас извинить за те небольшие неприятности, которые мы по недоразумению вынуждены были вам причинить…
Нет, тут что-то неладно! Я настораживаюсь.
— …Подпишите эту бумагу — и вы свободны. Простая, знаете, формальность, но она необходима.
Подписать? Ладно, посмотрим.
Беру протянутую бумагу. В ней ничего особенного нет. Расписка в том, что я обязуюсь не участвовать в подпольной работе компартии Латвии.
Ещё раз внимательно прочитываю текст. Ах, вот оно что! Возвращаю листок охраннику.
— Подпишете?.. Нет?! Но почему же? Простая формальность.
Во мне всё кипит от возмущения. Надо бы просто молчать, но не могу сдержаться:
— Неужели вы всех людей, которые не служат в вашем гнусном заведении, считаете полными дураками? Думаете, я не понимаю, что моя подпись под текстом «обязуюсь больше никогда не участвовать в подпольной работе компартии Латвии» даёт вам возможность возбудить против меня судебное дело?
Напускную приветливость охранника как ветром сдуло. Взмах руки — и я получаю удар в лицо. Не помня себя от боли и возмущения, сжимаю кулаки и бросаюсь вперёд.
— А ну! Дать ему горячих! — кричит отступая толстяк и первый подаёт пример своей банде. Ногой в тяжёлом ботинке он бьёт меня в живот.
Падая, сильно ударяюсь головой о край письменного стола. Темнеет в глазах. Слышу громкий звон. Он становится всё тише, глуше и, наконец, оборвавшись, смолкает…
…На лбу у меня лежит что-то холодное и мокрое. Пытаюсь рукой устранить неприятное ощущение.
— Спокойнее, спокойнее, дружок…
Незнакомый голос полон участия. Открываю глаза. Полутёмная комната. Окошко под потолком. В него виднеется кусочек синего неба.
Но почему небо исчерчено клетками? Ах, да, ведь я в камере. А клетки — это решётка.
Рядом сидит пожилой мужчина в очках и держит на моём лбу полотенце, смоченное в холодной воде. Около него вижу ещё несколько незнакомых лиц.
— Лежите спокойно, товарищ! Вы в камере для подследственных политических… Меня зовут Лиепа, Карл Лиепа из Даугавпилса, — отвечает мужчина на мой немой вопрос.
Лиепа? О нём я слышал. Он арестован с месяц назад, на митинге в железнодорожном депо. Об этом сообщалось в газетах.
— Как? Значит, уже не охранка, — радостно восклицаю я.
— Нет, не охранка. Вы уже дома, в доброй, милой, хорошей тюрьме.
Все смеются. Я тоже не могу сдержать улыбки.
— Кстати, вам переслали привет… От Николая… Он тоже тут, через камеру, — сообщает Лиепа.
— Спасибо…
И вдруг вспоминаю: Эгон — провокатор!
— Слушайте, — тихо говорю я, — нужно немедленно что-то предпринять. Мне известно, кто провокатор, выдавший меня и других товарищей…
Лиепа внимательно выслушивает мой взволнованный рассказ и говорит;
— Да, обвинение в провокации — дело серьёзное. Прежде чем его бросить, нужно быть убеждённым в своей правоте. Но у вас есть полное право. С фотокарточкой — неопровержимо… А теперь спите! Вы очень слабы, нужно отдохнуть, набраться сил…
Он поправляет полотенце на моей голове и, пошептавшись о чем-то с товарищами, подходит к стене.
— Тук… тук… тук-тук… тук… — слышу лёгкое постукивание. Тюремная азбука мне знакома: «Внимание! Сообщение о провокаторе… Передайте на волю… Поняли?»
И вот доносится ответ: «Всё поняли… Передаём дальше»…
Идёт по камерам сообщение о гнусной гадине. Уже сегодня сообщение попадёт на волю, к товарищам. У змеи вырвут ядовитое жало.
…Кто сказал, что мы вышли из строя? Это неправда! Комсомольцы всегда в строю. Даже здесь, в этой темнице, даже в застенках охранки — везде и всюду мы живём, мы боремся, мы побеждаем!
Класс, в котором мы сидим, хорошо освещён электрическим фонарём, висящим на улице как раз напротив окна. Здесь так светло, что можно даже читать.
Виктор толкает меня локтем в бок и выразительным жестом показывает на часы. Половина десятого. Пора кончать заседание.
Мысленно перебираю вопросы, которые хотел поставить сегодня перед членами подпольного комитета. Не упустить бы что-нибудь! Комсомольской организацией этого города я руковожу сравнительно недолго и ещё не могу похвалиться глубоким знанием местных условий.
Создание новой комсомольской ячейки в паровозном депо… Поддержка забастовавших подмастерьев мебельной фабрики Нейгауза… Изучение комсомольцами Краткого курса истории коммунистической партии… Кажется, всё? Ах, да!
— Ещё одно, товарищи. Необходимо подобрать трёх толковых парней для работы среди батраков нашего уезда. Лучше всего таких, которые хорошо знают деревенскую жизнь.
— Ясно!
— Когда подберёте, сообщите. Я дам вам явки для каждого из них. Имейте только в виду: работа сложная, тонкая, требует большой выдержки. Новичков ни в коем случае посылать нельзя.
Виктор проявляет всё большее и большее нетерпение. Но теперь осталось лишь условиться о следующей встрече.
— Соберёмся через две недели, в пятницу. Время старое. Устраивает?
— Снова здесь?
— Да. А разве неудобно?
Организатор первого подрайона Суровый весело усмехается. Суровый — его подпольное имя. Оно никак не вяжется с жизнерадостным, превесёлым характером этого парня.
— Что вы! Наоборот! Ни у одной нашей ячейки нет такого убежища. Всю зиму встречались по разным подвалам, да на огородах за городом. В такую стужу-то! Но теперь легче будет — лето! Возьмём с собой продовольствия, ну, ещё по бутылке водки для отвода глаз — и никакой шпик не придерётся. Пикник — и баста.
— Дело хорошее, но только не очень увлекайтесь, — предупреждаю я. — Малейшее подозрение — и никакая водка вас не спасёт: сами ведь знаете, как ульманисовцы распоясались. Айзсарги так и рыщут в поисках «красных».
