— Здесь я во время службы в Персии, — Владислав Игоревич показал на молодого человека в царском дипломатическом мундире, почти затерявшегося среди чиновников тегеранского посольства. — Молодой, наивный, только женился на покойной Валечке, — Пурятинский вздохнул. — А это после награждения моим первым Владимиром…
"Владимиром" дело не ограничилось и царь-батюшка успел отметить заслуги уверенно шагавшего по служебной лестнице дипломата знаками святой Анны и святого Станислава третьей степени. А также владимирской звездой. Разглядывая портреты, где Пурятинский позировал при полном параде — в мундире и орденах, со шпагой, Юсуф вспомнил розетку с большевистским Красным Знаменем на его груди и мысленно усмехнулся.
С началом революции внешний облик Владислава Игоревича заметно переменился. Исчезла "николаевская" бородка, прибавилось морщин, взгляд потяжелел. Мундир с шитьем и фрак, отошли в прошлое, а их место заняли пиджаки и военные френчи, фуражка с красной звездой. Шпагу сменила шашка и кобура с пистолетом. Впрочем, на большинстве снимков Пурятинский представал лицом гражданским. Какие-то заседания, митинги, военные парады и демонстрации. Самарканд и Бухара, пожелтевшие вырезки с сильно отретушированными фотографиями, на которых бывшего царского дипломата можно было узнать с большим трудом.
На одном из фото Владислав Игоревич позировал рядом с Фрунзе. Потом пошли страницы с афганским периодом: падишах, его офицеры, дипломаты других стран, Герат и Кабул. Генерал Энвер-паша со своим штабом, Бухарский эмир, какие-то седобородые старейшины в национальной одежде и бравые племенные вожди с саблями и маузерами, опоясанные патронташами не хуже революционных матросов…
В очередной раз выразив восхищение "исторической карьерой" дипломата, Юсуф спросил, не собирается ли, уважаемый хозяин, написать мемуары? Будет очень обидно, если человек — участник таких замечательных событий, сам творивший историю двух стран, не оставит потомкам воспоминаний.
— Не знаю, — помрачнел Пурятинский. — Я думал об этом, но пока еще не решил. Для написания воспоминаний необходимо свободное время, уединение и покой, а я собой еще не располагаю… — бывший дипломат осекся, кинул быстрый взгляд на безмятежно наслаждавшегося сигарой Армана. — А где же ваш друг? — Владислав Игоревич обратил внимание на то, что пилота нет в кабинете. — Думаю, и нам пора вернуться к столу. Мариночка, наверное, заждалась, а ведь это ее праздник, — он отобрал у Юсуфа альбом, спрятал в стол и шагнул к двери. — Хватит на сегодня прошлого. Идемте, господа.
* * *
Марина и служанка накрыли стол под сладкое. В центре оказалось серебряное блюдо с огромным "наполеоном". Как и обещалось, Владислав Игоревич откупорил бутылку французского коньяка. В отличие от гурмана Абдмохаммеда военлет проглотил свою рюмку изысканного напитка, словно это была простая водка. Он вообще уделил алкоголю немало внимания и сильно осоловел.
Юсуф ел приторно-сладкий торт, нахваливал кулинарные способности девушки и с тревогой следил за опьяневшим пилотом. Пора было завершать вечер и забирать Филимонова, но у Марины на этот счет имелись свои планы: не разбираясь в степенях мужского опьянения, она потащила гостя танцевать. Пилот мужественно продержался на ногах два регтайма (42), а затем вернулся за стол к бутылке с коньяком, не обращая внимания на огорчение именинницы.
Пожалев девушку, молодой "бухарец" галантно предложил в качестве партнера себя. Чтобы в какой-то мере сохранить свою "легенду", он признался, что танцует очень плохо, но будет рад, если Марина научит его. Девушка отнеслась к замене без особого энтузиазма, но вскоре выяснилось, что молодой человек пластичен, хорошо чувствует музыку и партнершу. Лицо именинницы раскраснелось, пухленькая грудь учащенно вздымалась, приподымая драгоценное ожерелье. Изумруды в нем были крупные, индийские или афганские, но плохой местной огранки.
Во время танца Юсуф расспрашивал девушку о ее жизни, интересах. Не таясь, Марина простодушно жаловалась на одиночество, отсутствие друзей и сказала, если бы не уроки живописи, которые она берет у какого-то итальянца, то "впала бы в отчаяние".
— Папа каждый год обещает, что уедем жить в Европу, — слегка задыхаясь от быстрых движений, рассказывала она, — но всякий раз откладывает. А я хочу увидеть Париж, побывать в Лувре и на Елисейских полях… Так надоело сидеть взаперти.
Еще девушка сообщила, что мечтает стать знаменитой художницей. Но в Афганистане и вообще, на Востоке это невозможно. Мужчины смотрят на женщин, как на рабынь и всячески эксплуатируют. Марина с вызовом взглянула на гостя, но тот только улыбнулся и поинтересовался нельзя ли увидеть ее работы? Он в детстве пытался рисовать, но Коран запрещает изображать людей, и родители в свое время приказали ему бросить это занятие. Сейчас он жалеет.
В глазах девушки появилось сочувствие. Она ответила, что с удовольствием покажет ему свои картины, так как хотелось бы узнать мнение незаинтересованного человека.
— Папа все хвалит, — говорила Марина. — Он меня очень любит и все, что я ни делаю — "великолепно", — закончив танцевать, они стояли рядом с патефоном, перебирая пластинки. — Мой учитель тоже щедр на похвалы, особенно в день, когда я приношу ему плату за уроки, — усмехнулась девушка. — А мне бы хотелось узнать мнение постороннего человека.
— К сожалению я полный профан в живописи, — поспешил сказать Юсуф. — Мое мнение основывается не на знании, а всего лишь на моем "нравится-не нравится", поэтому оно ничего не стоит.
— Все равно, — отмахнулась Марина. — Я хочу услышать вашу оценку. Но я не буду устраивать "выставку" сегодня. Необходимо расставить работы, нужен дневной свет… — девушка задумалась. — Вот если бы вы смогли придти к нам еще раз? — она с надеждой посмотрела на собеседника. — Через несколько дней?
Юсуф сказал, что с удовольствием принимает приглашение, но сейчас не может ответить, когда именно снова навестит гостеприимный дом. У него множество дел в торговой фирме, принадлежащей родственнику.
— Ничего, — улыбнулась Марина. — Приходите в любой день, кроме среды и пятницы, после полудня. В это время в студии достаточно света, и я смогу показать вам свои работы… И берите с собой товарища Филимонова, — она бросила насмешливый взгляд на пилота, который с трудом поддерживал беседу за столом. — Мне будет интересно узнать и его мнение.
* * *
Закончив танцевать, Юсуф посмотрел на часы и, выразив сожаление, сказал, что ему пора идти. Говоря, он незаметно подтолкнул военлета в спину и напомнил, что у того завтра трудный день на аэродроме. Несмотря на опьянение, Паша понял намек и тяжело поднялся. Пурятинский не стал задерживать молодых людей. Арман Абдмохаммед пожал обоим на прощание руки, вручил по визитной карточке и выразил надежду, что в скором времени они снова встретятся и продолжат знакомство.
