— С удовольствием, фрейлен! Прошу.
Он ловко открыл бутылку и налил ей бокал.
После нескольких рюмок у фон Швайгерта весело заблестели глаза. Он самодовольно улыбался, вытягивал длинные ноги под столом. “Черт возьми, — думал он, — почему мне не жениться на богатой наследнице, этой прелестной Берте Шлемер? Моя Луиза уже стара, да и очень уж растолстела. — И он, вспомнив свою бесформенную, с заплывшими глазами жену, поморщился. — Сын где-то странствует по Франции, какой-то он непутевый, вроде меня в молодости. Вот так и я болтался, образования не получил и к делу ни к какому меня не тянуло Хорошо, что Гитлер пришел к власти, нашлась и мне работа. А, черт, что я размечтался! Как бы то ни было, а я, может быть, после победы буду губернатором Крыма, и это совсем недурно — иметь такую жену, как Берта. Правда, имя у нее несколько старомодное, но в конце концов это не имеет значения”. Барон поднялся и, пошатываясь, обошел вокруг стола.
— Знаешь, Берта, — остановился он около нее, слегка склонившись. — Мне только сорок пять лет… гм…
Таня едва скрывала брезгливое чувство.
— У вас есть жена, барон, — кокетливо возразила она.
— О! Это небольшая проблема. Как закончим войну, я решу эту проблему очень быстро.
— Ну, а пока вы не разрешите эту проблему, я буду иметь в виду, что вы можете быть моим другом…
— Благодарю вас, милая фрейлен. — Барон засиял, потянулся к руке девушки. Таня отдернула руку, взяла коньяк и налила его не в рюмку, а в бокал и протянула барону.
— За нашу дружбу! — предложила она.
За это фон Швайгерт выпил с особенным удовольствием.
После этого бокала язык у него начал заплетаться, возбуждение росло. Он вновь налил бокалы.
— Выпьем за победу, за нашу победу!
— Выпьем за то, чтобы наше победное знамя реяло над Берлином, как символ могущества нашей страны! — подхватила Таня, пряча в глубине глаз озорные искорки.
Барон пытался было что-то запеть, но Таня вновь наполнила его бокал и игриво предложила выпить за здоровье ее дяди, барона Густава Шлемера. Потом барон предложил еще раз выпить за дружбу.
Фон Швайгерта стало клонить ко сну. Вытянув длинные ноги и уронив голову на высокую спинку кресла, он задремал.
Таня еще раз осмотрела комнату, подошла к барону, покачала его за плечи, потрепала за ухо. Фон Швайгерт спал. Она взглянула на дверь, потом расстегнула верхние пуговицы его кителя и, запустив руку во внутренний карман, извлекла оттуда сложенный вдвое пакет. Вынула из конверта бумагу. Это был совершенно секретный план переброски резервов, техники и боеприпасов на Корсунь-Шевченковское направление.
“Русские вышли на рубеж Сарны, Шепетовка, Бердичев, Белая Церковь. Заняли Кировоград, Киев, Кременчуг, Днепропетровск, — сообщалось из фашистской ставки. — Мы вынуждены уйти с Днепра. Нависла угроза над всей нашей армейской группой “Юг”. Для спасения положения срочно перебрасываются одиннадцать дивизий из Западной Европы…” Далее указывались районы расположения новых дивизий, количество техники и боеприпасов и сроки доставки.
Таня сразу поняла, что это редкий клад для разведчика. Несколько раз внимательно прочитала документ, чтобы запомнить его содержание. Неожиданно и невыносимо громко зазвонил телефон на столе. Таня вздрогнула, склонилась грудью на стол и закрыла бумаги. Одно мгновение ей казалось, что тело одеревянело, кровь остановилась, сердце перестало биться. Телефон замолк. Таня почувствовала, как капли холодного пота катятся по ее спине, меж лопаток. Звонок повторился еще: сначала отрывисто, потом беспрерывно, настойчиво. За дверью, где находился адъютант, послышалось какое-то движение. Таня, стараясь не шуметь, схватила свою шубку, подскочила к столу и кинула ее на телефон, руками и грудью прижала аппарат. Звонок стал глухим, хриплым. В соседней комнате все смолкло. Слышался лишь тихий храп спящего барона. Повременив и убедившись, что барон спит так же крепко, Таня аккуратно вложила бумагу в конверт, подошла к барону, засунула пакет в тот же карман. Не успела девушка вытянуть свою руку из-за борта генеральского мундира, как дверь столовой приоткрылась и в небольшой щели показалось лицо майора Вейстера. Таня какое-то мгновение почувствовала замешательство, но тут же обняла барона, улыбнулась и тихо запела песню на немецком языке. Дверь закрылась. Девушка застегнула пуговицы мундира, села за стол, взяла свой бокал шампанского и маленькими глотками стала отпивать прохладный пенящийся напиток. Сейчас она не могла сообразить, действительно ли открывалась дверь и показывалось лицо майора с черными усиками или ей померещилось? Мог ли майор без разрешения войти к генералу? А если на самом деле майор все видел, как он примет этот ее жест? Может быть, посчитает его интимным и сделает вид, будто ничего не заметил? Если бы так!? А вдруг узнает об этом Шмолл?
— Что же это вы, господин барон? Я с вами разговариваю, а вы спите! — громко заговорила девушка, расталкивая барона. — Проснитесь же!
Барон лишь помотал головой.
Таня позвала адъютанта.
— Прошу вас проводить меня. Пусть барон немного отдохнет, — сказала она, одеваясь.
— Я не могу оставить господина генерала, — возразил офицер.
— Тогда прикажите шоферу, чтобы он отвез меня.
— Одну минуту. — Офицер щелкнул каблуками и выбежал во двор. Вслед за ним вышла Таня. Майора Вейстера она нигде не заметила. Адъютант любезно открыл ей дверцу машины генерала.
Машина рванулась со двора и понеслась. Из-под колес завьюжили снежинки.
Таня сказала шоферу, что надо заехать на улицу Шевченко, к часовому мастеру.
Она подъехала очень удачно — Андрей был в мастерской один. Таня рассказала ему все, что узнала из документа, извлеченного из кармана генерала, умолчала лишь о видении лица с черными усиками, и, не задерживаясь более ни минуты, попрощалась и вышла. Около мастерской Андрея ее ожидала, запорошенная снегом, генеральская машина. Таня, весело болтая с шофером о каких-то чудесных часиках, поехала домой…
Железная дверь подвала со скрежетом открылась. В нее втолкнули измученную Клаву.
Четвертый раз приводят уже ее в этот страшный подвал. Второй день ужасными пытками добиваются от нее признаний, хотят сломить ее волю. Но ни слова не сказала Клава. Она даже не кричит и не стонет, когда пытают ее.
Сначала ее не мучали пытками, а только по нескольку раз в сутки допрашивали.
Гитлеровцы не имели прямых улик против Клавы и, видимо, собирали материал. Потом сделали очную ставку с тем парнем из партизан, который бежал к Клаве, — с Юрием.
