Мяч уже не летал, а больше путался в ногах футболистов. Редкие одиночные проходы форвардов то в одну, то в другую сторону хотя и тешили чьи-то надежды на успех, но отяжелевшие траектории окончательно затюканного буквально испускающего дух кожаного мяча свидетельствовали о том, что вряд ли кому уже хватит сил нацелить его в ворота противника. Но, увы, ничейный счет сравнивал их шансы. Обе команды в подобном случае вынуждены были покинуть высшую лигу.
В один из моментов игрок в красной футболке резко подломился в штрафной площадке противника. Рядом с ним схватившийся за колено защитник показывал всем своим видом, что ему только что была нанесена травма. Громогласный рев трибун дал знать судье, что местные болельщики нравом круты и не просто поколотят его, но и вообще прибьют после игры. И видно, что-то дрогнуло в нем. Он свистнул и показал на одиннадцатиметровую отметку.
Любимец местных болельщиков Васек Кургузов выполнил удар легко и даже с определенным изяществом. Вратарь гостей еще падал в одну сторону, когда мяч уже летел в другой угол. Гол! Хрена с два! Штанга! Тысячеустый восторженный вопль тут же сменился воем разочарования. Раздался финальный свисток.
Унылые и изможденные болельщики валом стали покидать стадион. Криво задрав голову вверх, побаиваясь прицельного броска бутылки, с поля протрусил судья, спешно затолкавшийся в группу милиционеров, стоявших под трибуной.
— Господи! Пронесло.
Замполит оглядел цепочку роты и легко направился к машине, чтобы проводить начальство.
Он не придал никакого значения группе болельщиков с красными флажками, окружившей автобус местной команды. Это все было в порядке вещей. У знакомого темнозеленого уазика он кивнул Неушеву;
— Не подошли еще?
— А куда им спешить. У них рабочий день с утра кончается, — желчно проурчал старшина.
За спиной Комлева, вдруг, раздался отчаянный топот и вопль:
— Серёга! Кургуза бьют!
Комлев оглянулся и увидел, как толпа у автобуса, уже значительно увеличившаяся, колыхалась из стороны в сторону. Ближе из милиции никого не было.
— Врубай сирену! — скомандовал Комлев, успев подумать: «Может, из управления увидит кто», и прыгнул на подножку. — Вперед!
— А начальство? — произнес Неушев.
Но эти слова пролетели мимо ретивого лейтенанта.
Уазик, разбрызгивая грязь, с воем рванулся на толпу. Раздались свистки милиционеров, бегущих со всех сторон. Вместе с ними Афанасий пробился к самому автобусу, у колеса которого сидел футболист. Лицо его было залито кровью.
Комлева за рукав тронул ладный паренек в олимпийской курточке. Сказал:
— Товарищ милиционер! Тут дело серьезное. Ни водителя, ни врача нет. А Васе надо помощь оказать…
— Вон машина, — показал на уазик. — Неушев! Отвезти!
Двое футболистов втащили на заднее сиденье своего товарища. Комлев захлопнул дверцу, и машина рванулась с места.
Тут только Афанасий увидел начальника милиции Саранчина с первым секретарем и подошел к ним:
— Товарищ подполковник! Тут такой случай. Кургузова побили. Футболиста.
— Что, сильно?
— До крови. Я помог отправить его в больницу.
— Хорошо… А машина где? Поехали.
— Машины нет. Я ведь на ней отправил…
Саранчин стал наливаться кровью:
— Да ты что?!
— Скорую надо было вызвать, — назидательно подсказал секретарь.
— Ну, Комлев! Я тебе этого никогда!..
Накатил сентябрь. Остывшее солнце чуть тронуло легкой позолотой кроны деревьев. Нет-нет и город омоет налетевшим внезапно дождем с порывистым ветром. Как-то проходя мимо дежурки, Комлев удивился той внезапной раздражительности, с какой окликнул его дежурный Архаров.
— Замполит! Где тебя, блин, носит! Сбился с ног разыскивать…
— Рота задействована во второй половине дня. Вот я и прихожу, — приблизил часы к лицу — в три.
— Ступай к начальнику, — сердито сверкнул глазами майор.
— Что-то случилось?
— Затвеева арестовали…
— А я причем?
— Да какого ты тут рожна выдергиваешься! — рявкнул дежурный, припав грудью к видавшему виды телефону.
Афанасий пошел по коридору, который теперь уже знал до малейшей трещины в нем, и в конце потянул на себя потемневшую металлическую ручку:
— Вот и я, товарищ подполковник.
За столом сидел Саранчин с широко расстегнутым воротником. Рядом с ним увидел знакомое выбритое до синевы лицо Можарова. Почему-то именно сейчас вспомнилось ему, что того между собой милиционеры называют «Чижиком». По его вздутой физиономии Комлев понял, что майору сегодня изрядно досталось от начальства.
Подполковник тупо осмотрел вошедшего. Афанасий сделал шаг вперед, но никакой встречной реакции не последовало — не ошибся ли он? — хотел было выйти обратно, но все же остановился, ожидая вопроса или указания. Переводил глаза с одного на другого. Но оба заняты были какими-то общими для них размышлениями. Вдоль лопаток у Комлева заструился холодок.
— Чего застыл? — произнес наконец подполковник.
Комлев сел на стул.
— Мы тебя зачем ждем… Про следователя Затвеева слышал? Ездюк поганый!.. За взятки арестовали… Такое преподнес нам. И мне и ему… — показал на майора и махнул рукой. — …В кадрах интересуются, кого на его место предложить. Без следователя нам нельзя, а в роте и без замполита побездельничают. Как считаешь, Можаров?
— Вполне, — быстро ответил тот.
— Кстати, у меня с первым был разговор о тебе сразу же после футбола, — подполковник укоризненно пожевал губами и, исподлобья глянув на Комлева, продолжал. — Ты ведь юрфак кончаешь? — и тут же добавил: — Вот и в роте у тебя не все ладно…
«Надо же, то не получалось в вытрезвителе, а теперь и в роте. Хотя у них, наверно, все всегда получается…» — кольнуло Афанасия изнутри.
— Жены милицейские тоже на вас жалуются, — проговорил Можаров.
«Понятное дело. Раньше они и рта открыть не посмели бы», — подумал Комлев, но смолчал.
— У Гундарева такого не было… — долбил свое Можаров.
«Знали бы вы только его грязную методу!» — подкатилось к горлу Афанасия. Почему-то ему все стало вдруг глубоко безразлично: раз начальство не видит его усилий, то чего он тут будет доказывать. Видно, в роте ему делать уже нечего. Спросил:
— Когда в следователи?..
— Чего заторопился. Я тебя не гоню, — глазами-буравчиками сверлил Комлева Саранчин. — А дело это и со специальностью твоей будущей не расходится.
— Я давно мечтал об этом, — с тягучей грудной болью заявил Комлев. — Спасибо вам, — и чуть не добавил: «…за безразличие к людям».
