Мною овладел такой ужас, что я потерял всякую способность соображать. Я почувствовал вдруг инстинктивное стремление к воде; войдя в нее по самое колено, я опустился на четвереньки и не только окунулся с головой, но выпил даже несколько больших глотков соленой воды. Это вызвало сильную рвоту, благодетельно подействовавшую на мой мозг. Ко мне вернулась способность владеть собою, и я отправился к телу Хайнса. С невероятным отвращением всматривался я в небо, думая увидеть там крылья; я стал карабкаться на верхушку утеса, чтобы лучше осмотреть окрестности, и колени мои три раза подгибались, пока я наконец не свалился обратно в овраг. Ничего решительно не было видно. Я снова вернулся к телу… Теперь я еще больше овладел собою. Осмотрев тело, я убедился в том, что Хайнс умер приблизительно час тому назад. Мне ничего не оставалось больше делать, как вернуться домой, что я и сделал с возможною для себя скоростью.
Не нахожу нужным говорить о последовавших за этим формальностях. Скажу только, что я считал необходимым придерживаться метода Хайнса и решил поэтому навести справки о поведении Шенка, берегового сторожа, в это утро. Оказалось, что с шести часов утра до восьми он был на станции. «Alibi» его было вполне установлено. В убийстве бедного Хайнса он не принимал никакого участия. Это еще более подтверждало непричастность его к делу Сердгольма. Оба преступления совершены были, несомненно, одним и тем же лицом.
Профессор Равенден вполне убежден теперь, что птеранодон или какой-то другой, хотя и несколько измененный потомок последнего, совершил эти убийства. Я употребляю все силы свои, чтобы не верить этому, и несмотря на это, в глубине всех моих предположений копошится, против желания моего, мысль о существовании такой гнусной штуки. Одно только я знаю, что ничто не заставит меня выйти на взморье сегодня вечером. Завтра утром я отправлюсь туда с профессором, который написал сегодня монографию о пережившем своих предков птеранодоне. Она поразит весь ученый мир. Не беспокойся обо мне, пожалуйста! Я приму завтра все предосторожности.
Преданный тебе сын Стенфорд.
P. S. Отец, не можешь ли ты сделать что-нибудь для семьи Хайнса? Не по части финансов — я не думаю, чтобы она нуждалась в этом. Если все члены его семьи походят на него, они не согласятся принять что-нибудь. Пойди только навестить их и скажи, как много сожалеем мы о нем здесь, скажи, что он умер в поисках истины. Я писал им, но ты больше моего можешь сделать на месте.
Документ № 4.
Показание Кольтона по делу о преступлении, совершенном 22 сентября 1910 года.
Пишу по просьбе профессора Равендена, который хочет присоединить это показание к отчету о трагедии в Монтаук-Пуанте. Утром, на следующий день после убийства Хайнса, я отправился на взморье против оврага. Было семь часов, когда я подошел к тому месту, где были найдены оба трупа. Профессор Равенден должен был сопровождать меня. Он вышел, когда я сидел еще за завтраком, вследствие недоразумения относительно назначенного часа. Он отправился в обход и прибыл на место только после моего прихода, как это будет видно из его отчета. Я же направился прямо к берегу. За поясом у меня торчал сорокапятикалиберный револьвер.
Придя на место, я тщательно осмотрел песок. Он весь был покрыт следами людей, приходивших вчера за телом Хайнса. По направлению к мягкому песчаному взморью и ко входу в овраг следы не были уничтожены, несмотря на то, что прошел небольшой дождь. Первым делом моим было хорошенько осмотреться, нет ли поблизости какой-нибудь опасности. Довольный тем, что мне ничто не угрожает, я занялся исследованием песка. Нигде не было свежих следов. Пятипалые следы были во многих местах почти так же ясны, как и накануне. Благодаря незначительному населению и медленному распространению новостей, сюда являлось очень мало посетителей, да и те были так осторожны в своих движениях, что нисколько не затоптали следов.
Чтобы ближе рассмотреть их, я стал на четвереньки. Тут была разгадка тайны, умей я только прочитать ее. Следы были во всех отношениях сходны с рисунком Хайнса и отпечатком на камне профессора Равендена. Я простоял на четвереньках минуты две-три, ломая голову над разными предположениями. Затем я встал и в то время, как я стоял и смотрел вниз, у меня в голове блеснула вдруг разгадка. Я бросился ко второму следу и в эту минуту услышал свист позади себя. Я сразу догадался, что это какой-то летящий предмет, догадался, что мне грозит гибель и наступает пора взглянуть в лицо смерти. Вслед за этим я почувствовал страшный, болезненный удар; из глаз у меня посыпались искры…
Я упал — и все погрузилось во тьму.
Я почувствовал болезненный удар…
Документ № 5.
Объяснение профессора Равендена о событиях сентября 20, 21 и 22, 1910 г., сопровождавших смерть Сердгольма и Хайнса и покушение на убийство Кольтона.
Отчет о событиях трех дней сентября 20, 21 и 22 в Монтаук-Пуанте, в который входит описание и собственного моего приключении в этот день, я пишу с глубоким прискорбием и полным порицанием поведения своего, которое считаю недостойным человека с хорошо уравновешенным интеллектом. Тяжело рассказывать мне о том, какие сильные страсти овладели мною в самый момент развязки: горе, страх, ужас и в конце концов зверское бешенство, которое навсегда оставило постыдное воспоминание в душе моей. Но довольно об этом. Все, что дальше здесь следует, рассказано с наивозможною для меня точностью и с должной оценкой всех событий, без лишних комментариев по поводу моих чувств и теорий.
После смерти моего уважаемого молодого друга мистера Хайнса, я произвел самый тщательный осмотр всего места вблизи его тела. Здесь я нашел следы того же существа, которое незадолго до того убило Сердгольма. Не только размер и глубина выемок, но и промежутки между ними с поразительной точностью соответствовали замеченным при первом исследовании. Тот факт, что науке неизвестны пятипалые птицы, заставил меня принять во внимание других крылатых животных, так как, во всяком случае, нельзя сказать, чтобы предположение мое о возможности выживания птеранодона не оправдывалось никакими научными данными.
Сопоставив мои исследования с обстоятельствами, сопровождавшими смерть мистера Хайнса, я вернулся в дом и занялся составлением монографии о замечательных событиях. На это произведение я употребил время после обеда и вечер, за исключением небольшого промежутка времени, посвященного мною письму к огорченной семье мистера Хайнса, в котором я, желая успокоить ее, упомянул, что он умер, стоя на страже научных исследований. Преследуя задуманное нами намерение, мы с мистером Кольтоном решили посетить на следующий день рано утром место, где разыгрались две трагедии. Вследствие недоразумения относительно плана действий, я вышел из дому несколько раньше, думая, что он уже ушел. К месту происшествия я отправился, придерживаясь направления холмов, а не по взморью. Не успел я выйти из дому, как из травы, по которой я шел, вылетел вспугнутый мною чудный экземпляр бабочки Аргус, разновидности которого я изучаю в настоящее время. Сетка моя была, само собою разумеется, со мною, я рассчитывал на нее, кроме того, как на орудие защиты, так как палка, к которой она привязана, довольно массивна.
