— Ну, есть, — согласился Пантелеев. — Так ты, Никита Федорович, в свой черед пойми, что Заремба человек новый и имеет еще шаткость. Видит, идет по гати начальство. Окликает — никакого внимания. Значит, он должен в начальство стрелять?
— Есть положение?
— Не возражаю, есть! — упрямо повторил Пантелеев. — Так и начальство должно положение соблюдать. А вот со мной тож в субботу было. Стою в ночь у нового склада горючего, гляжу — Павел Петрович идет от лесочка. Подаю голос: «Вы, товарищ начальник?» А он хоть бы слово, да и ушел к землянке. Пугануть его из винтовки? А по какому случаю? Может, он задумался по службе или по невесте. Зачем же стрелять! Это будет довольно нахально. А теперь, как гать завалилась, он строгость показывает. Неправильно!
— Хорошо, я поговорю с ним, — пообещал Самотесов. — Может быть, и снимет взыскание. Только имей в виду: есть положение, значит выполняй, не глядя на лица.
— Уж теперь будь добр! — пригрозил Пантелеев. — Хоть ты сам иди, Никита Федорович, а на голос не ответишь — я так шаркну, что не возрадуешься. Шаркну — и прав!..
Оставшись один, Самотесов глубоко вздохнул, переоделся в рабочее платье и вышел из землянки, как всегда подтянутый и деловитый.
Почти весь день он провел за бараками, на площадке, только что очищенной от леса, где уже поднимались сквозные каркасы сборно-щитовых домов. Работа развлекла и успокоила его. Ход стройки в последнее время был особенно ладным; трест дал еще одну строительную бригаду, «подбросил» небольшой компрессор, три пневматические лом-лопаты, словом — не скупился. Но особенно обнадеживало то, что в самом горняцком поселке нашлись дополнительные силы. Снова проявилась здоровая и заботливая самодеятельность, которая так помогла оборонному строительству Урала в военные годы. Женщины поселка, жены горняков, взялись помогать стройке восьмиквартирных домов, и Самотесов в шутку называл поселковый уличный комитет «прорабством номер два». Это «прорабство» организовало две строительные бригады: одной из них командовала жена рудничного механика Ольга Нестерова, полная и высокая женщина, мать большой семьи, а другой — Ксюша, жена проходчика Еременко, маленькая, смуглая, миловидная. Как полагается, бригадиры дружили, а бригады соревновались. Сейчас добровольцы помогали стройке на земляных работах и на прокладке тротуаров вокруг каркасов. Самотесов уже подумывал о том, чтобы научить женщин штукатурному, кровельному и стекольному делу.
— А что ж, очень просто научимся! — ответила Ксюша. — Мужчинам не уступим!
— Для себя строим! — откликнулась Ольга. Женщины обступили прораба, устроили, как он выразился, «бабий перекур» — зашумели, раскритиковали начальника хозкоманды и Корелюка за перебои в доставке гвоздей и леса для тротуаров.
Все это было особенно радостно; хорошо думалось о том времени, когда рудник закончит первую очередь жилищного строительства, дома наполнятся жизнью и довольством, еще охотнее пойдут на шахту работники из Кудельного и Новокаменска, привлеченные удобствами и культурой нового поселка. Это, в конечном счете, и должно было решить вопрос о будущем южного полигона.
Вечером Павел Петрович прислал человека сказать Самотесову, что приехал Тихон Федотович Федосеев. Нынешнее появление на шахте секретаря партбюро заставило Никиту Федоровича принахмуриться. «Ведь Тихон хотел завтра с Павлом поговорить, — подумал он. — Сегодня не стоило бы…»
Под козырьком копра горели сильные электрические лампы, громче, чем днем, стучала лебедка.
— Подняли мало-мало! — доносилась команда баском. — Такелаж держит? Пошла, пошла, давай шибче!
Вблизи копра Павел Петрович рассматривал обломки, добытые из ствола. На ящике из-под гвоздей сидел Федосеев и, наклонив голову, внимательно слушал объяснения инженера. Он кивнул Самотесову, встал и взялся за руль никелированного велосипеда, прислоненного к стене дощатого инструментального склада.
— Такая же картина и на шахте семнадцать, — сказал он. — Хозяева подрывали шахты, уничтожали документацию. Это одна из горьких отметин гражданской войны… Я, товарищи, домой. Рекомендую обзавестись велосипедами. Замечательный моцион!
— До гати проводим? — спросил Самотесов у Павла. — Размяться надо.
— Пошли, — согласился Павел.
Клятую шахту секретарь рудничного партийного бюро навещал нередко, впрочем как и другие шахты треста, особенно вновь восстанавливаемые. Но если бы кто-нибудь заглянул в его рабочий дневничок, он увидел бы, что все же «пятерке», как в тресте именовали Клятую шахту, Федосеев уделял больше внимания и времени, чем другим объектам. Вначале он объяснял это самому себе тем, что шахта трудная, потом тем, что его заинтересовал опыт скоростной стройки. И все это было в значительной степени правдой; в значительной, но не совсем. Между ним и Павлом установились невысказанно дружеские отношения, как у людей, нашедших общие интересы. Чем больше сведений об уралите накоплял Павел, чем больше увлекался южным уралитовым полигоном, чем увереннее говорил о его блестящем будущем, тем сильнее привлекал к себе Федосеева.
Сын начальника мартеновского цеха Сергинского завода, выпускник Уральского горно-металлургического техникума, Федосеев перешел на партийную работу в военные годы, уже имея значительный горняцкий опыт, и в самом конце войны защитил инженерский диплом. Он был небольшого роста, улыбчивый, спокойный. Трудно было предположить, что это человек большой воли, упорства, способный учиться везде, при любых обстоятельствах. Он мечтал о будущем Новокаменска горячо, но всегда обоснованно.
На Клятую шахту Федосеев приехал под предлогом переговоров о выступлении Павла Петровича на совещании хозяйственного актива, попросил Павла на завтра заглянуть в трест, чтобы «помозговать над конспектом», как он выразился, но Павел понял, что Тихон Федотович вернее всего подготавливал его к разговору вовсе не о конспекте.
Все трое шли медленно. Федосеев вел машину.
От бараков донеслось треньканье мандолины, запел сильный молодой голос, раздался взрыв смеха. Молодежь собиралась на обычное вечернее гуляние к спортивной площадке.
— Крепко сработано! — вдруг проговорил Федосеев. — Подумать только — так изуродовать шахту! И хорошо, если подорван только ствол… Как думаете, Павел Петрович, насколько велики разрушения?
— Надеюсь, дело ограничилось стволом, — ответил Павел. — Старые владельцы шахт были убеждены в недолговечности советской власти. Они как бы запирали шахты, но с таким расчетом, чтобы при первой возможности быстрее пустить их в ход. Вот на чем мы основывались, когда предложили наш график работ.
