— Ты пришла вовремя, Аэша! — сказал я. — Мой мальчик близок к смерти!
— Если он еще не умер, — произнесла она мягко, — я верну ему жизнь, Холли! Этот человек твой слуга? Разве ваши слуги таким образом приветствуют чужестранцев?
— Он испугался тебя, — ответил я, — ты закутана, как покойница!
Аэша засмеялась.
— А девушка? Вижу, вижу! Ты говорил мне о ней! Скажи им обоим, чтобы они ушли отсюда, я должна осмотреть больного!
Я сказал Устане по-арабски, а Джону по-английски, чтобы они вышли из комнаты; Джон остался очень доволен, так как не мог преодолеть своего страха. Но Устана посмотрела на дело иначе.
— Что «Она» хочет делать? — прошептала девушка, колеблясь между страхом перед королевой и желанием остаться с Лео. — Жена имеет право остаться при умирающем муже. Нет, я не уйду, господин!
— Почему эта женщина не ушла, Холли? — спросила Аэша, стоявшая на другом конце пещеры и разглядывавшая рисунок на стене.
— Она не хочет оставить Лео! — ответил я, не зная, что еще сказать.
Аэша повернулась к Устане и произнесла только одно слово: «Уходи!» Этого было достаточно: Устана поползла прочь из комнаты…
Аэша скользнула к ложу, где лежал Лео, отвернувшись лицом к стене.
Вдруг ее высокая, статная фигура пошатнулась и вздрогнула, словно ее ударили, а из уст вырвался такой дикий, ужасный крик, которого я никогда не слыхал в жизни.
— Что такое, Аэша? — вскрикнул я. — Он умер?!
Ола повернулась и, как тигрица, прыгнула ко мне.
— Собака! — вскрикнула она страшным шепотом, напоминавшим шипение змеи. — Зачем ты скрыл это от меня?
Аэша вытянула руку, как будто намереваясь убить меня.
— Что скрыл? — вскрикнул я в ужасе. — Что такое?
— Ах, может быть, ты не знаешь! — сказала она тише. — Знай же, Холли, знай! Здесь лежит мой Калликрат, который вернулся ко мне, наконец!
Она рыдала и смеялась одновременно, словно помешанная, бормоча про себя: «Калликрат! Калликрат!»
«Глупости!» — думал я про себя, но не смел сказать этого, боясь только одного, — чтобы Лео не умер, пока Аэша придет в себя и успокоится.
— Можешь ли ты помочь ему, Аэша? — сказал я смиренно. — Твой Калликрат скоро уйдет от тебя. Смотри, он умирает!
— Это правда, — произнесла она, — зачем, зачем я не пришла сюда раньше? Я вся дрожу, моя рука трясется… Возьми, Холли, этот фиал… — она достала из складок одежды оловянный кувшинчик, — и вылей ему в горло всю жидкость. Это вылечит его, если он не умер! Скорее! Скорее! Он умирает!
Я взглянул на Лео, у него началась уже предсмертная агония. Лицо его посинело, дыхание остановилось, а в горле хрипело. Я вытащил зубами пробку фиала, и капля жидкости попала мне на язык. Я ощутил сладкий вкус, моя голова закружилась и в глазах потемнело, но, к счастью, все это сейчас же прошло.
Лео умирал, его золотистая голова металась по подушке, и рот был открыт. Я попросил Аэшу подержать его голову, и она осторожно сделала это, хотя дрожала с головы до ног. С трудом разжав челюсти больного, я влил жидкость ему в рот. Легкий пар пошел от жидкости, и хрип в горле больного сейчас же прекратился. Лицо Лео смертельно побледнело, и сердце, казалось, прекратило биться, только веки задрожали. Я взглянул на Аэшу: газовое покрывало сползло с ее головы, пока она поддерживала голову Лео, и лицо было такое же бледное, как у больного.
Она смотрела на Лео с непередаваемым выражением отчаяния и страха, очевидно, сомневаясь в том, что он останется жив. Прошло пять минут. Лицо ее вдруг осунулось, глаза потускнели, она перестала надеяться. Коралловые губы побелели и задрожали. Жаль было смотреть на нее.
— Поздно? — пробормотал я.
Аэша закрыла лицо руками и не ответила. Вдруг я заметил, что Лео стал дышать ровнее, и краска появилась на его лице. О, чудо! Человек, который умирал, теперь спокойно повернулся на бок.
— Видишь? — произнес я шепотом.
— Вижу, — ответила она хрипло, — он спасен! Я думала, что уже поздно, еще немного — и он бы умер!
Она залилась слезами и стала еще прекраснее.
— Прости мне, Холли, мою слабость! — сказала она. — Ведь я женщина с ног до головы! Подумай: сегодня утром ты говорил о месте, где мучаются грешники. Ты назвал его адом… Целых две тысячи лет я жила в таком аду, мучаясь воспоминаниями о своем преступлении, терзаясь неудовлетворенным желанием, без друзей, без удобств, даже не имея возможности умереть… Подумай, Холли, никогда ты не услышишь этого и не увидишь такого зрелища, даже если проживешь еще десять тысяч лет. Наконец мой избавитель пришел — тот, кого я ждала многие поколения… В назначенное время он явился ко мне, и я знала, что он должен прийти: моя мудрость не ошиблась! Но как малы мои познания, как слабы мои силы! Он лежал здесь больной, при смерти, и я не чувствовала этого, хотя ждала его две тысячи лет! Если бы он умер, мне пришлось бы снова переживать ряд скучных веков и ожидать моего возлюбленного!.. Но теперь он остался жив, проспит 12 часов, и болезнь совершенно пройдет… Он вернулся к жизни и ко мне!
Аэша умолкла, тихо положила руку на золотые кудри Лео, нагнулась и поцеловала его в лоб с такой целомудренной нежностью, что мне стало больно. Я ревновал ее к Лео.
Глава XVIII
Уйди прочь, женщина!
С минуту длилась тишина. Лицо Аэши, погруженной в счастливые думы, напоминало лицо ангела. Вдруг какая-то мысль поразила ее, лицо ее изменилось и утратило свое ангельское выражение.
— Я забыла, — произнесла она, — про эту женщину, Устану. Она что, служанка Калликрата, или…
Она умолкла, и голос ее задрожал. Я пожал плечами.
— Не знаю! Полагаю, что она обвенчана с Лео по обычаю народа амахаггер! — ответил я.
Лицо Аэши потемнело: она, очевидно, умела ревновать.
— Тогда конец! — произнесла она. — Эта женщина должна умереть!
— За что? За какое преступление? — воскликнул я испуганно. — Она не виновата в том, что любит Лео, и он сам захотел принять ее. В чем же ее грех?
— Право, Холли, ты просто глупец! — ответила Аэша. — Какой грех? Грех ее в том, что она осмелилась встать между мной и моей любовью!
Мне пришлось долго уговаривать эту странную женщину, пугать ее последствиями ее преступления, говорить, что зло родит зло, пока Аэша согласилась пощадить жизнь бедной У станы.
Довольный успехом, я направился в проход и позвал Устану, белую одежду которой я заметил невдалеке. Она подбежала ко мне.
— Мой господин умер? О, не говори, что он умер! — воскликнула она, обратив ко мне свое красивое, залитое слезами лицо с выражением безграничного отчаяния, которое глубоко тронуло меня.
