Еще раз выматерившись и тем самым сбросив напряжение последних страшных минут, он почувствовал, как опять возвращается уверенность в себя и надежда на то, что завтра будет, лучше чем вчера.
- Давай, Егорка, — он привычным движением, стукнул кулаком по шее водителя. — Давай, жми отсюда во весь опор… Ох, тяжела работа. Врагу не пожалаяшь… Да, ты, рази поймешь? Одно слово, шоферюга…
Окончательно осознав себя русским богатырем и былинным героем, тот, кого называли «Начальником», поехал докладывать могущественным руководителям, приславшим его на эту встречу, о положительных результатах и своих отрицательных впечатлениях.
Все было, как обычно если не сказать, как всегда.
О… Это очень интересные состояния — «как обычно» и «как всегда».
В той местности, откуда мы ведем свой репортаж, под этим понималось традиция. Устоявшийся порядок взаимоотношений. Привычки и вкусы, передающиеся от одного поколения другому. Утро, наступающее вслед за ночью. Воздух, пропитанный туманной сыростью. Глоток коньяка после ужина. Друзья остающиеся ими на протяжении всей жизни. Любовь и пристрастия, которые уходят лишь со смертью, оставляя потомкам память. Привычные маленькие и большие радости, и такие же огорчения… Короче говоря — здоровый консерватизм, являющийся главным фактором, сплачивающим семью и цементирующий общество в целом.
Нынешний глава большого банковского семейства Константин Петрович Алексеев, был человеком, привыкшим к определенному укладу жизни. Поэтому ко всем новшествам, ежедневно наполняющим нашу жизнь, он относился без лишнего брюзжания, но все же с некоторой долей скепсиса и подозрения.
Нет, конечно, к старой двухэтажной постройке девятнадцатого века, где в течение полутора веков, находилась генеральная дирекция известной финансовой корпорации «Сельскохозяйственный Банкъ России», в течение прошедшего времени постоянно пристраивались какие-то новые помещения. Однако никому не было позволено менять, даже малейшую деталь фасада здания.
Доподлинно было известно, что если бы в свое время, здесь, под крышей НКВД, не разместили засекреченный физико-технический институт, здание давно развалилось и ничего этого не осталось. Но, как не кощунственно звучит — повезло.
В настоящий момент «на обломках самовластья», можно было прочитать разные забавные имена. Правда, чтобы они не отвлекали банковских служащих от создания добавочно стоимости, их периодически закрашивали, но это помогало мало, т. к. через некоторое время имена опять проявлялись, как на фотобумаге снимки. Может кто-то из конторских их рисовал, баловался?
Сейчас, в этом известном по многочисленным картинкам и фотографиям питерском особняке, расположенном на мысу Максвелла находился банк, с тем же, дореволюционным, старым названием ставшим, своего рода символом богатства и процветания,
Этот известный на всю Россию особняк, давно перешедший в нарицательное значение, по-прежнему не бросаясь в глаза, незыблемо возвышался в старинной части города.
Добрые и такие ласковые языки поговаривали, что Алексеев являлся прямым потомком основателя «Сельскохозяйственного Банка России» Г.-Х. Андерсена. Но видно, врут люди. В очередной раз переписывают историю в угоду тому, кто за это платит. А платит ли, это еще вопрос? Да и кто его знает, как там оно было на самом деле?
* * *
Потомок не потомок, но близкие и дальние к Алексееву историографы знали, что деньги он любил страстно и работал с ними давно, еще с того момента, когда был валютным фарцовщиком-спекулянтом и славно «бомбил» в гостиницах города на Неве, пьяных финнов.
Было всего два перерыва, когда обстоятельства отвлекли его от любимого дела. Один раз, в начале шестидесятых годов прошлого века. Тогда прошло громкое московское «дело Рокотова», закончившееся расстрелом и большими сроками для его фигурантов. «Предполагаемый потомок Г-Х.» на пару лет притих, работал приемщиком в химчистке. Однако, для него работа с деньгами, это даже не вторая натура, а все то, что называется истиной в последней инстанции… И он вернулся к полюбившемуся и основному делу своей жизни.
Второй раз, перерыв был побольше. За «валютные махинации» в начале восьмидесятых годов, по справедливому приговору самого народного суда в мире, Алексеев получил семь лет с конфискацией всего имущества. Сидя в камере, он очень «горевал и переживал» по одному существенному поводу: когда в его хоромы (однокомнатная «хрущоба» на выселках), пришли с этой самой «конфискацией», там нашли только продавленную раскладушку, да пару нестиранного белья с корзиной изношенных носков. Для диктатуры пролетариата мелочь, а Алексееву было приятно слушать стенания следователя о неотвратимости наказания для преступного «паразита, сосущего кровь на теле социализма».
Кстати, все семь лет, он не отсидел.
Оставшиеся в «подполе», не конфискованные «крохи», помогли и справку получить, о неизлечимом заболевании в последней, предсмертной стадии, и в соцсоревновании среди «зека», стать «лучшим по профессии — кладовщиком-каптером». Эти мелкие детали из биографии, позволило ему через два года, вновь появиться в Северной Пальмире и вместе с декларируемыми ветрами демократических перемен, уже вполне легально продолжить свое любимое дело.
Говориться это не для того, чтобы уесть побольнее или оскорбить уважаемого человека? Нет. Перелистать страницы памяти, нас заставила только любовь к констатации фактов и страстное желание более полно отразить героические вехи славного пути, исторической справедливости — для.
Льстивые чиновники и служащие его финансового концерна, конечно не в надежде на барские милости и продвижение по службе, любили повторять, чтобы он слышал: «Пока стоит наш Банк и им руководит Константин Петрович, до тех пор существует могущество страны.»
Такое мнение хоть и зависимых от тебя, но неподкупных и честных служащих (в местных кругах перешедшее в разряд народного творчества: песен, пословиц и скороговорок) не только льстит и ласкает слух, но и ко многому обязывает.
* * *
Что же там, уж такого выдающегося и необычного было в этом домике, если фасад здания лепили прямо на деньгах одного переходного правительства? Пошли, глянем.
Снаружи: колонны, искусная лепнина, большие окна, застекленные террасы и бросающиеся в глаза, установленные по периметру здания камеры слежения. Внутри: вдоль стен резные, сделавшие бы честь любому музею, потемневшие от времени дубовые панели. Легкая скорее даже ажурная, со всевозможными завитушками мебель XIX века. Мебель собирали по сусекам, но собрали достаточно много, для того чтобы украсить ею несколько музеев или оба этажа Банка. На стенах несколько янтарных панно очень похожих на те, которые входили в собрание похищенной и не найденной Янтарной комнаты.
