Через две недели, 9 июня, на перегоне Городище — Пинск подпольщики подорвали состав противника на двойной тяге.
Так действовала группа «Запорожцы».
Однако вернемся к «празднованию» дня рождения Гитлера. «Храбрецы» отметили его не только взрывом авиасклада, но и еще одним сюрпризом.
* * *
Неизвестно, кому на ум пришла эта идея, только в отряде все сразу заразились ею.
Сергею Сидорову через связных добыли краски, он принялся за работу. Из реек сделал раму, натянул на нее простыню и стал срисовывать Гитлера с карикатуры из газеты.
Сергей рисовал на полянке перед жилыми постройками, поэтому вокруг него всегда было шумно: звенели шутки-прибаутки и даже частушки…
Посмотреть на его работу приходили и Рабцевич с Линке.
— Похож, похож, бесноватый, — сказал Рабцевич, когда на белом листе стал вырисовываться предводитель фашистских палачей, — только для большей выразительности челку ему сделай подлиннее, выдели зубы, они у него редкие, а глаза выпучены…
Сергей, прислушиваясь к советам, старался вовсю. Шумно радовался вместе со всеми, если что-то получалось.
Наконец портрет был готов. 20 апреля его решили выставить на обозрение фашистам. Выполнить это задание поручили группе Бочерикова.
Еще до рассвета подобрали близ деревни Люсино подходящее место — придорожное поле. Портрет укрепили на больших шестах невдалеке от шоссе Лунинец — Ганцевичи. Дорога здесь как раз делала изгиб, портрет хорошо был виден отовсюду. А чтобы гитлеровцы не смогли убрать его, вокруг поставили несколько противопехотных мин. Отошли в сторону, залегли на опушке леса и стали с нетерпением ждать. Интересно было, как воспримут фашисты все это.
Уже давно рассвело, поднялось и стало припекать весеннее солнце, а шоссе было пустынно. Кое-кто поговаривал, что место подобрали не совсем удачное, и тут со стороны Лунинца затарахтел мотор машины. Сразу смолкли разговоры. Бойцы впились глазами в полоску шоссе. Вскоре увидели грузовик, который, взлетая на многочисленных выбоинах, гремел пустым кузовом.
Все надеялись, что шофер остановится, выйдет из кабины. Уже решили: если вдруг вздумает направиться к портрету — снять немца, чтобы не портил затею. Но фриц не остановился — проскочил. Может, торопился, струсил: ехал-то один.
— Ничего, товарищи, — сказал Бочериков, — сейчас этот ганс домчит до своих и непременно доложит, что увидел на шоссе, а офицеры это без внимания не оставят…
Командир оказался прав. Не прошло и получаса, как со стороны Ганцевичей показалась легковушка с гитлеровцами.
Затормозила она напротив портрета. Фашисты некоторое время молча глядели на портрет, очевидно, соображали, что к чему. Потом из машины вылез солдат. Он шагал осторожно, шаря по земле напряженным взглядом. Четверо в машине замерли у раскрытых окон. Сделав несколько шагов, солдат остановился.
Тем временем на шоссе показалось еще несколько грузовиков с солдатами, они горланили какую-то песню. Подъехав к легковушке, грузовики остановились. Как по команде смолкла песня. Фашисты, проворно соскочили с машин, столпились на обочине шоссе, будто на смотровой площадке. Потом несколько человек во главе с офицером отделились и, взяв автоматы на изготовку, пошли вслед за первым солдатом. Не дойдя метров тридцати до портрета, тот швырнул в него камень. Он угодил Гитлеру в зубы, выдрал клок листа.
— Ну что же он так, — слезно воскликнул Сидоров, — я старался, а он вдруг раз — и зубы вышиб.
Бойцы схватились за животы, крепились, чтобы не рассмеяться.
— Ты уж погоди со своими шутками, — одернул Сидорова Бочериков. — Дай представление досмотреть.
С обочины дороги что-то закричали. Солдат в ответ огрызнулся и, швырнув оставшиеся камни в портрет, повернул назад. Не успели они сделать и десятка шагов, как взорвалась первая мина. Они побежали назад и напоролись еще на пару сюрпризов.
— Вот так-то, — воспрянул духом Сидоров, — а то думали, небось, задаром полюбоваться.
С обочины опять закричали. Оставшиеся в живых фашисты стали из автоматов бить по шестам, но не тут-то было — метких стрелков среди них не оказалось.
Больше часа стоял простреленный портрет Гитлера. И не было ни одной машины, которая, проезжая мимо, не задержалась бы на обочине. Фашисты по-прежнему стреляли в портрет, кидали камнями, палками, а он стоял.
Потом приехали минеры, обезвредили сюрпризы и сняли портрет.
В окрестных деревнях долго смеялись над тем, как фашисты истратили не одну сотню патронов и вдобавок ко всему потеряли несколько человек убитыми.
* * *
В апреле сорок четвертого отряд провел несколько успешных операций, в результате которых было уничтожено три вражеских эшелона, в том числе один с боеприпасами, подбито восемь паровозов, везших на фронт составы с живой силой и техникой, на шоссейных дорогах подорвано шесть грузовиков с солдатами и различным имуществом.
Однако не обошлось без собственных жертв.
Приближался праздник 1 Мая, а в отряде был траур. Еще не опомнились от гибели комсорга группы Синкевича — Михаила Литвиненко, подорвавшегося во время минирования шоссе, как обрушилось новое горе — погиб Сергей Храпов.
Необычная судьба выпала на долю этого бойца. Родом он был из подмосковного города Луховицы. С детства увлекался сценой, мечтал стать артистом; когда был призван в армию, сбылась его мечта: стал солистом ансамбля песни и пляски Белорусского военного округа.
Двадцать первого июня сорок первого года ансамбль давал концерт на заставе под Брестом. А ранним утром двадцать второго началась война. Храпов стал защитником Брестской крепости. Тяжелый, неравный, кровопролитный бой. Потом ранение, плен, лагерь для военнопленных, тяжкий труд на маслозаводе в поселке Поболово под Жлобином.
Осенью сорок второго Степан Змушко установил связь с одним из рабочих этого завода — Николаем Говорушко. Тот познакомил его с Храповым и Капельяном. Прежде чем принять их в отряд, поручили взорвать маслозавод. Задание это они выполнили и с осени сорок второго стали бойцами отряда.
Храбро воевали, умело. Особенно отличался Храпов — на его счету было шестнадцать вражеских эшелонов, пущенных под откос. Любили Сергея в отряде. Он был одним из тех, кто не терял бодрости духа ни при каких обстоятельствах. Бывало так: люди измотались, измучились на задании, нервы у всех натянулись в струну, желание одно: обсушиться да поспать. А он вдруг затягивает задорную, согревающую душу песню; или войдет в круг свалившихся от смертельной усталости бойцов, ударит ладонями о колени и начнет лихо отплясывать. Все умел: петь, плясать, проникновенно читать стихи.
