На этом заканчиваю свое послание. Прямо по курсу показались рифы.
До скорой встречи.
Павел».
Едва Пашка успел сложить письмо, как в кубрик ввалился Егорыч.
— Ты чего размечтался? К Цюрупинску уже подходим. Шуруй наверх, доски выгружать.
Пашка сунул письмо в карман, поморщился.
— Ладно, бегу.
— Не, Паш, я на это дело не пойду. И не уговаривай. — Сазонов, заложив руки за спину, расхаживал по каюте. — На кой мне это нужно — получить от шпаны финку?
Пашка исподлобья наблюдал за товарищем.
— И тебе не советую связываться, — продолжал тот. — Иди лучше в милицию и все расскажи.
— В милицию, в милицию, — передразнил Пашка. — Да кто мне поверит? Эти гады от всего откажутся. Скажут, будто я был пьяный или что они пошутили. Надо их взять на деле.
Сазонов почесал затылок.
— А какого дьявола ты вообще связывался с ними? И так тебе капитан вкатил выговор за ту пьянку, а ты еще с блатными связался. Ох, Пашка, помяни мое слово — плохо кончишь.
— Да это же они меня тогда напоили. Я вначале не разобрался, вроде свои ребята. А потом уже поздно было.
— Напоили! Ты что, салажонок несмышленый? Скажи, просто испугался ножа.
Пашка схватил Володьку за руку.
— Я испугался? Плевать мне на их нож. Боишься помочь, сам задержу всю шайку.
Сазонов усмехнулся и вырвал руку.
— Чего орешь? Я не глухой. А к моему совету прислушайся.
В иллюминаторах показалась пристань. Буксир стал замедлять ход.
— Обойдусь и без твоих советов, — буркнул Пашка.
Штырь и Саня Граммофон, как и обещали, пришли его встречать.
— Привет морскому волку, — оскалив два золотых зуба, улыбнулся Штырь.
«Подгребли все-таки», — со злостью подумал Пашка. Честно говоря, была у него надежда на какой-то счастливый случай: может, передумают или в милицию попадут.
— Как ты там, на морских просторах? — продолжал скалиться Штырь.
У Пашки чесались кулаки двинуть его по золотым зубам, но он подал руку Штырю и вяло ответил:
— Все как и было.
— Ты чего такой кислый? — поинтересовался Граммофон.
— Голова болит, — соврал Пашка.
— Так, может, дернем по маленькой с прицепом? — предложил Граммофон.
— Не могу.
— Плюй на все, пойдем…
— Ша, Саня, — остановил приятеля Штырь. — Тут дело, как пламя свечи, колышется.
Он положил Пашке руку на плечо и с пристальной подозрительностью посмотрел в глаза.
— Ты чего, морячок, фары в сторону отводишь? Задумал сыграть наоборот? Не выйдет! Стукнешь кому — вгоню на две метра под землю.
Пашка сбросил руку Штыря.
— Кончай запугивать. Не таких видел. Если б я что-то задумал — к вам не пришел или привел бы милицию.
— Ну ладно, не обижайся, — примирительным тоном сказал Штырь. — Погорячился я. Может, все-таки сходим, пропустим по маленькой за удачу?
Пашка покачал головой.
— Нет, я и так выговорешник от кэпа схватил в тот раз.
— Кто-нибудь из команды заложил? — деловито осведомился Граммофон. — Покажи пальцем — живо рога обломаем фрайеру.
— Никто меня не закладывал. Капитан сам заметил. Я даже на второй день какой-то обалдевший был. А сегодня перед этим делом нельзя ни грамма. Если унюхают, снимут с вахты и пошлют на баржу другого.
— Правильно, — согласился Штырь, — Соображаешь, морячок. Сейчас мы разойдемся. А ты жди нас на барже в два часа.
Граммофон и Штырь отправились в пивную, а Пашка вернулся на «Быстрый». Хотел поспать часок перед вахтой, но сон не шел.
«Как же быть? — думал он. — Одному не справиться с этой бандой. Наверняка прирежут. А все-таки неохота погибать».
Пашка закрыл глаза и представил, как в училище сообщат: «Ваш курбант Павел Нестеренко погиб смертью храбрых при задержании особо опасных преступников…»
Он вскочил с койки и начал искать ручку и бумагу. Для начала решил написать прощальное письмо Аленке, а потом уже обдумать план задержания банды. Но едва положил перед собой чистый лист бумаги, как в кубрик вошел Егорыч.
Пашка чертыхнулся про себя: опять боцман не вовремя пришел.
Егорыч окинул хозяйским взглядом кубрик и уселся на койку.
— Гляжу я на тебя, Павло, и не узнаю. Что с тобой случилось? Дело, конечно, дрянь, так нельзя напиваться. И капитан правильно сделал тебе выговор. Но и убиваться не стоит. С кем не бывает?
Пашка тяжело вздохнул. Егорыч истолковал это по-своему.
— Ты не бойся. Если такое не повторится, в училище сообщать не будем.
— Не повторится, — поспешно заверил Пашка, ожидая, что боцман сейчас уйдет.
Но Егорыч не уходил.
— Чего-то скрываешь ты. Поделись, Павло, от сердца отойдет. Легше будет.
— Ничего я не скрываю.
— Дело твое, — вздохнул Егорыч, — не хочешь говорить, не надо. Затаился, затаился ты, парень.
Боцман хлопнул себя по коленям и поднялся с койки. У выхода он обернулся.
— А все же подумай и приходи.
Егорыч ушел, и Пашке вдруг расхотелось писать прощальное письмо.
Синий вечер затуманил речку. Из иллюминатора не стало видно противоположного берега. В небе задрожали первые звезды.
Пашка взглянул на часы — пора.
На барже он выбрал за ящиками удобное место, откуда хорошо просматривалась река, взял багор.
«Пока они достанут свои финки, всех уложу», — злорадно подумал он.
Как быстро летит время. Час ночи. Луна выскользнула из тучных лап и нависла полным диском. От баржи к противоположному берегу засеребрилась лунная дорожка.
«Хоть бы у них мотор заглох, — мечтал Пашка. — Или течь появилась в лодке. А еще лучше врезались в какое-нибудь судно и пошли к чертовой матери всей компанией на дно, раков кормить…»
Без пятнадцати два. Пальцы устали сжимать багор. Пашка опустил его рядом с собой, закурил. В горле защемило, пересохло от сигаретного дыма. Под ногами выросла куча окурков. И за день столько не выкурить.
Лунный серебристый луч вздрогнул на циферблате. Два часа. «Может, не приедут? Передумали?»
Издалека послышалось тарахтение мотора. Ближе. Еще ближе. Внезапно мотор смолк, и снова затишье; только сонное поплескивание реки.
Настороженный Пашкин слух вдруг выхватил из тишины размеренные удары весел. Черная тень пересекла лунную дорожку.
— Один, два, три, четыре, — насчитал Пашка. В баркасе четверо. Не справиться. Ну ничего: поднимется шум, наши проснутся, помогут.
— Эй, морячок! — послышался за бортом баржи сдавленный голос Граммофона. — Как там у тебя?
— Порядок, — глухо отозвался Пашка.
