Лишь когда за их автомобилем захлопнулись железные ворота, глубокий вздох вырвался из груди Магды.
— Вот мы и дома, — мрачно произнес японец, выходя из машины. Он повел дочь к небольшому, повитому плющом коттеджу. Поднявшись на второй этаж, он отпер комнату.
— Вот твои апартаменты.
— Благодарю! Что же, ты хочешь заточить меня в монастырь? — иронически спросила Магда.
— Не собираюсь.
— Чему же я обязана?
— Плохое поведение… Ты должна была быть арестована за связь с каким-то типом.
— Это тот студент… Что с ним?
— Не знаю ни о каком студенте. Я думал, что моя дочь гораздо благоразумнее.
Магда пожала плечами и обвела скучающим взором обстановку комнаты.
— Что меня здесь ждет?
— Работа… Простая и бесхитростная… Ты ведь медичка?
— Нет, я филолог.
— Ты же писала, что занималась медициной?
— После я перешла на юридический факультет.
— Ты довольно непостоянна.
— Очевидно, пошла в отца, — колко возразила Магда.
— На что намекает моя дочь? — осклабился Боно.
— На твою перемену профессии. Из хорошего циркового режиссера ты стал, очевидно, плохим профессором.
— О! Ты стала дерзка. Но лучше поговорим о деле.
— Я слушаю.
— Здесь, в моем научном бюро, ты в безопасности и будешь работать, используя свои медицинские познания… Учиться… Совершенствоваться. Потом помогать мне.
— Но если я не захочу?
— Этого хочу я, а этого достаточно.
Магда пожала плечами, возразив:
— Насилие над свободной волей собственной беззащитной дочери?
— Я вижу, что университет принес тебе некоторую пользу: ты заговорила словами скверных брошюрок…
— Ты продался сатане.
— Ты, очевидно, устала с дороги и поэтому такая нервная. Поговорим в другой раз.
Боно Рито бесшумно удалился. Магда долго ходила по комнате, рассматривая безделушки и книги на этажерке. Кроме нескольких бульварных романов и передовой беллетристики, было несколько медицинских книг. На видном месте лежал настольный справочник по микробиотике. Магда в припадке злости швырнула книгу. Она толкнула дверь, оказавшуюся запертою. Девушка нажала кнопку звонка и в комнату явилась незнакомая пожилая горничная.
— Принесите чего-нибудь поесть.
Подкрепившись кофе, Магда успокоилась и, усевшись в любимой позе, с ногами на диван, перелистывала книгу. Кто-то завозился за дверью, сморкнулся, по-старушечьи чихнул и нерешительно постучал.
— Войдите! — крикнула Магда. В комнате раздались тихие, робкие шаги и девушка, подняв голову, обрадовано вскрикнула:
— Зула! Зула! Как ты постарела?
Магда взглянула на сморщенное и неприятное лицо старой обезьяны. Она почти забыла девушку, удивленно рассматривала ее помутневшим взором человечьих глаз и тихо, но жалобно заскулила. Обезьяний плач выражал беспредельную грусть и плохо влиял на настроение Магды, и так бывшее довольно минорным.
Зула, усевшись на диван, прижалась к Магде и нервно теребила волосатыми пальцами кончик своего кружевного чепчика.
Девушке вскоре надоело общество ее старой няньки; она искала в буфете чего-нибудь съестного для подачки обезьяне, но ничего не было. Магда возмущалась отцом:
— Помешался он, что ли, оставив меня в обществе выжившей из ума обезьяны…
Три дня пыталась она выйти из своего пленения, но все напрасно. Массивная наружная дверь коттеджа была наглухо заперта, а в окна предусмотрительно вставлены железные решетки.
Наконец явился, нетерпеливо ожидаемый Магдой, ее отец.
— Здравствуй, Магда! Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо!! — еле сдерживая себя от бешенства и покусывая сочные губы, ответила девушка.
— Вот и прекрасно! Ты успокоилась, отдохнула, теперь мы сможем побеседовать и попытаемся договориться. Надеюсь, ты будешь более благоразумна.
Боно Рито опустился в кресло и закурил дорогую, ароматную сигару.
Магда одобрительно кивнула головой.
— Я предлагаю в твоих же интересах. Согласна ли ты мне помочь и работать вместе со мной?
— В чем же заключается твоя работа?
— Я работаю над созданием новой, низшей расы людей… У меня свои тайные планы…
— Ах, вот как! — заинтересовавшись, произнесла Магда. Ей нравился в ее отце широкий, деловой размах. Японец продолжал:
— Но мне мешают. Здесь против меня ополчились псевдоученые, бывшие парикмахеры, ставшие профессорами, но они — ничто! Я не хочу дешево продать свои открытия. Они неотступно ходят за мною и хотят похитить секрет нового препарата… Они…
— Я вижу, ты тоже попал в крепкие сети?
— Я должен их перехитрить.
— А потом?
— Господство над вселенной.
— Это интересно. И ты думаешь покорить мир?
— Покорю! — уверенно сказал Боно Рито.
— Ты можешь считать меня неблагодарной, но я не могу выносить здешней жизни. Мне тяжело. Как будто бы я участвую в каком-то чудовищном преступлении.
— Ты будешь работать, или… Для укрощения строптивости у меня есть сильнодействующее лекарство. Выйди за ворота и тебя поймают, поведут на аркане в Гестапо…
— Хорошо! Я буду работать… Но не будь таким жестоким к своей единственной дочери, — в сощуренных, слегка косых глазах Магды блеснул зеленый огонек при воспоминании отца о Гестапо. Она видела колючую проволоку и за ней серые тени живых трупов. Нет, нет. Она хочет жить. И зачем отец привез ее в эту страшную, противную, черствую страну, где живут страшные агенты Гестапо…
— Ну и…
— Мне надоело одиночное заключение. Выпустишь ли ты меня отсюда?
— Через несколько лет тебя ждет такая жизнь, о которой не смеет мечтать ни одна женщина подлунного мира… Итак, ты согласна?
Магда молча кивнула головой.
Японец довольно потирал свои маленькие руки.
— Теперь идем, Магда, я покажу тебе все свое учреждение.
Девушка, накинув чудесный, пестрый, пуховый жакет, взяла отца под руку, и они отправились на экскурсию по заповеднику. Магда удивленно рассматривала обезьяний поселок.
— Здесь интереснее, чем в зоологическом парке.
— Если ты вникнешь в суть…
— Если бы знал он, ее висбаденский компаньон!.. — подумала Магда, — он ведь интересовался когда-то подобными экспериментами.
Седые ученые, встретившись с Боно, поклонились ему. Шеф рекомендовал им.
— Моя дочь! Ассистент кафедры экспериментальной медицины.
— Очень приятно! — кланялись седовласые старцы, знакомясь. После прикосновения к их то сухоньким, то влажноскользким рукам, Магда отдергивала побыстрее свою руку — у нее оставалось чувство глубокой брезгливости. — Ни одного молодого лица, так же скучно, как в паноптикуме, — рассуждала она.
