головой, как бы говоря девочке, что не стоит ввязываться с Каппой в разговор, до добра это точно не доведет. Затем, поднявшись с колен и сжимая в руках портрет, юноша последовал за язвительным лягушонком к шатру правителя Топи через толпы ящероподобных стражей, жирных жаб под кустистыми кронами дремучих ив.
— Сегодня господин Морлей чувствует себя лучше обычного, — коротко изучив Брана оценивающим взглядом, произнес Каппа. — Думаю, в этом есть доля твоей, как это у вас говорится, заслуги.
— Рад слышать, — безучастно ответил Бран, всем своим видом показывая, что до состояния Конунга ему нет никакого дела.
— Портрет готов? — нагло спросил Каппа, открывая одно из полотен у входа в шатер.
— Готов, — сухо ответил Бран. — Надеюсь, вы помните наш уговор?
— О, Конунг! Уговор, какой уговор? — спешно проговорил лягушонок, буквально заталкивая Брана в чудно украшенные покои Морлея, а затем сразу же скрылся из виду за тяжелыми бархатными тентами.
Бран, слегка опешивший от такого поворота событий, вновь плюхнулся к ногам Конунга, уже готовый по выходу из его покоев разорвать Каппу собственными руками.
— Сын мой, наконец-то ты пришел! — радостно воскликнул правитель Топи, немного приосанившись. — Ты принес портрет чудесной Майи?
Каппа не соврал — настроение у Морлея было действительно отличное.
Встав с пола и отряхнув испачканные рваные штанины, Бран учтиво произнес:
— Сэр, то есть, Конунг… Каппа обещал мне кое-что.
Морлей немного помрачнел и, сдвинув густые седые брови над самой переносицей, сказал:
— Ох уж этот Каппа! Давно пора его выпороть как следует! — выкрикнул он, не скрывая неприязни к лягушонку. — И что же он пообещал тебе, дитя мое?
— Он сказал, что взамен на портрет я могу задать вам любые пять вопросов, — храбро проговорил Бран, в душе трепеща от страха и ужаса от осознания того, какая кара может последовать за его словами.
Морлей мог своим повелением казнить всех — его и друзей. Но чувство справедливости и нескрываемая жажда знаний не давали юноше отступиться от своего пути, от данного Каппой слова.
— У нас, то есть у людей, очень серьезно относятся к данным обещаниям, поэтому я не могу отдать вам рисунок, пока договоренность не будет исполнена другой стороной.
Морлей тяжело вздохнул. Казалось, в его сознании яростно боролись два противоречия. Как смеет этот человечишка требовать чего-либо у повелителя самой первозданной Топи? Но обещание есть обещание. Разве Конунг может опуститься в глазах таких низменных существ, как люди?
— Хорошо, если так, — тяжело произнес старец на своем родном языке, с силой теребя янтарную лягушку, важно восседающую в его грубых морщинистых ладонях. — Один день, один вопрос.
Бран выдохнул. Казалось, тучи, сгустившиеся над его головой, отступили, и он мог с легкостью вручить работу Нисы Конунгу, не переживая о том, что обещание останется неисполненным.
— Вот, держите, — Бран протянул портрет Морлею и отошел в сторону, будучи практически уверенным в том, что эта художественная работа понравится Конунгу. Но все же с чем черт не шутит?
Конунг внимательно всмотрелся в рисунок своими белесыми маленькими глазками. Он молчал. Молчал так долго, что Брану стало не по себе. В сознании юноша прокручивал самые прискорбные исходы этой ситуации, не находя в них для себя никакого спасения.
— Божественна! Она словно ангел, спустившийся с небес! — внезапно выкрикнул правитель Топи, продолжая сжимать портрет в руке. — Люди так уродливы, но не она. Майя — божественное творение! Она ангел, ниспосланный мне самим Богом! — продолжал выкрикивать он так, что его басовитый, хриплый голос, казалось, разносился эхом по всему трясинному городишке. — Хочу узнать о ней побольше. Дитя мое, не томи! Продолжай свой рассказ! — практически умоляюще выкрикивал старец.
Бран, в полной мере удовлетворенный его реакцией, поудобнее уселся среди алых бархатных подушек. Эта ночь должна была длиться довольно долго, потому он, ликуя в душе, стал придумывать свой первый вопрос. Каким он должен быть? Страх, что собрался внутри него, отступил, давая место новому чувству — чувству некоторой власти над самим Конунгом Морлеем.
— Сначала я спрошу у вас кое о чем, — властно произнес Бран. — Расскажите мне, как появилась Топь? — вопрос словно сам вырвался из горла Брана, и он не смел противиться ему.
— А ты смышленый, — лукаво взглянув на юношу, ответил Конунг. — Думаю, я все же сурово накажу Каппу, ибо давать обещание такому хитрецу, как ты, было полной и бесповоротной оплошностью с его стороны.
Бран ликовал. Кажется, изворотливого лягушонка все же настигнет наказание, к тому же без его в том участия.
— Топь возникла много раньше, чем ты появился на этом свете, — тихонько сказал Морлей, перебирая давно канувшие в лету воспоминания. — Раньше, когда я еще был совсем молод и на моей голове красовались золотые пряди, а не эта уродливая лысина, здесь не было абсолютно ничего. Но по воле нашей чудной Королевы, храни лес ее душу, я смог создать нечто большее, чем просто болото. Я создал целую расу живых, подвластных мне существ, — продолжал повествовать Конунг, поглаживая свободной рукой свою скользкую животинку. — Так и появилась Топь, которую ты лицезришь сейчас.
Бран оставался слегка опешившим, когда Морлей закончил рассказ. Старец не поведал юноше ничего существенного, потому Бран не мог найти подходящих слов, чтобы упрекнуть его в недосказанности.
— Я ответил на твой первый вопрос, дитя мое. Теперь их осталось всего четыре, — коварно улыбаясь, заявил Морлей. — Сейчас ты должен продолжить свой удивительный сказ о Майе. У меня совсем не осталось терпения.
Бран слегка помрачнел. Кажется, повелитель Топи абсолютно наглым образом водил его за нос, но сейчас испытывать его терпение у юноши не было никакого желания. Он смирился с тем, что может быть завтра, когда Конунг хорошенько выспится, сможет еще раз попытать удачу.
— Так на чем мы остановились? — спросил Бран, взяв с золотого подноса пару бордовых, словно налитых внутри густой кровью, слив. — Кажется, на том, что Майю удочерили какие-то совсем незнакомые ей люди.
— Верно-верно, — радостно закивал Морлей, предвкушая продолжение чудесной истории. — Продолжай же, дитя мое. Порадуй меня своим рассказом.
— Как я и сказал, девочку удочерили и забрали к себе новые жители глухой деревушки. Она всячески сопротивлялась этому, но настояния Эби смогли умалить ее горячий нрав. Когда Майя оказалась в маленькой хижине семьи Каллаганов, она была изумлена тем, как все у них было складно, как все обитатели этого домика были к ней добры. Вот только Ноа, один из сыновей семейства, был весьма огорчен ее появлением в доме. Он старался устраивать ей всяческие подлянки, лишь бы родители скорее выдворили ее обратно в сиротскую обитель.
— Будь он проклят! — неожиданно резко воскликнул
