Дотронулся до головы. Шапки на нем не было. «Мокрая… Кровь или снег? Не видно… А шапка все же спасла от удара».
Тьма струилась вокруг ветром и снегом.
Через час после покушения он вылез из вагона на брикетной фабрике, куда пришел состав с торфом. С трудом нашел медпункт. Перепуганная медсестра сделала укол, сбрила волосы вокруг раны и зашила кожу.
— Кость у вас крепкая, — улыбнулась она, убедившись, что все вышло у нее удачно. — Только вам бы в госпиталь. Вдруг сотрясение мозга.
— Наша порода твердоголовая, — пошутил капитан. — Вы мне забинтуйте как следует и порошков каких–нибудь. А насчет сотрясения — вряд ли, думаю.
— А вот думать–то вам вредно, — рассердилась медсестра.
— Думать никогда не вредно, — слабо улыбнулся он, чувствуя приятные, прохладные взмахи бинта вокруг головы. — Спасибо тебе большое, девочка. Жених есть?
— Женихи сейчас на фронте.
— Ну а я тебе в тылу достану. По блату. Сам бы тебе руку и сердце предложил, да староват и женатый.
— Руку и сердце… — засмеялась она. — Вот голову бы я у вас на время взяла, чтоб ногам покоя дать.
В милицию он не позвонил, знал, что сейчас там никого нет, даже дежурного. Все на задании.
Капитан появился в угрозыске под утро. Никишов вскочил:
— Михаил!.. Мы тут не знали, что и думать, — исчез! Операцию без тебя проводили, — бросился он навстречу, с испугом глядя на землистое лицо Дубинина.
— Что, страшен? — Он, морщась, поправил повязку. — А, гляжу, знакомый…
Белобрысый человек, сидевший напротив Никишова, медленно поднялся, затравленно глядя на капитана, и попятился в угол:
— Я ницего не скажу! Ницего!
— Захватили при грабеже вагона с мукой, — пояснил сержант.
— Ну, крестник, — стиснул зубы Дубинин. — Выкладывай!
«Артист» прижался к стене:
— Ни за цто! Нет! Нет! Нет!
— Что ж. Тогда разговор короче будет. Уведите арестованного.
Никишов вызвал милиционера, бандита увели.
— Остальных взяли? — спросил капитан.
— Шпана, подростки. Связаны были с Мишкой Гапоновым. Мы его отпустили, как вы приказали.
Были схвачены Шляпин и его дружки. Все, кроме Славки Чумиция. В последнее время он в ограблениях не участвовал, о нем на допросах, естественно, не спрашивали, и поэтому его никто не назвал. У многих при обыске нашли дома ворованную пшеницу.
Прямое отношение к банде имел только Шляпин. Последние несколько дней бандиты скрывались у него в сарае…
— Как и в тот раз, мы опоздали, — продолжал Никишов, — птички из сарая улетели.
— Откуда Шляпин их знает?
— Пришли однажды к нему. Говорит, запугали. Спрятал их. Видать, кто–то им посоветовал к нему сунуться — знал, чем Шляпин занимается! Они только прятались у него, больше ничего, а на этот раз Артист напросился к нему в дело. С размахом собирался работать, нагребли себе несколько мешков муки, а потом он вагоны поджечь хотел. Понимаешь? Город без хлеба оставить!..
Никишов с беспокойством глянул на капитана.
— Михаил, тебе лечь надо…
— Затылок… — Дубинин опустился на диван.
— Я врача сейчас…
— Не надо. Пройдет. Вызывай арестованного, продолжай допрос.
Во дворе Валькиного дома стоял двухэтажный деревянный старый барак. За ним тянулся настоящий лабиринт сараев, широкие дорожки между ними чередовались с такими узкими проходами, что надо было пробираться боком.
В этот вечер Валентин возвращался домой с охапкой дров из своего сарая. Одно из поленьев мягко соскользнуло в рыхлый снег. Он присел в узком проходе на корточки, чтобы не обронить остальные, поднял полено и внезапно увидел поблизости Чумиция и каких–то двух мужчин. Они стояли неподалеку от входа в барак.
Когда высокий мужчина повернулся. Валька так и застыл. Горбоносый профиль… Бандит по прозвищу Хрящ! Его примечи! А второй?.. Приметы?.. Низенький, почти квадратный… Вспомнил! Похож на рецидивиста по кличке Мышь.
Он не ошибся: это действительно были Хрящ и Мышь. Вслед за Славкой они проскользнули в барак. Вальку они так и не заметили.
Мышь поправил одеяло, занавешивающее окно, тяжело сел на кровать и мрачно сказал, прислушиваясь к голосам за стеной:
— Опять хату сменили.
— Не нравится — возвращайся в сарай к Шляпину. Но если Шляпин и Артист заговорят, я тебе не завидую. Да только отсюда все равно уходить надо, людное место… — Хрящ уселся на табуретку у пышущей жаром чугунной печки.
— Пустое, — беззаботно сказал Славка Чумиций. — Уж один–то день здесь переждать можете. Народу в бараке полно, прописки не требуют. Тут никто никого не знает. Чужих целый поезд. И с обыском не ходят, чего же еще?
— Не ходят — придут, — заметил Хрящ. — Твои–то дружки попались, свободно могут на тебя показать. Нет, уходить надо.
— Седой передал, что сегодня скажет, когда и куда, — обеспокоился Чумиций. — А вы не опасайтесь… Я давно уже с ними не ворую, а за прошлые дела — очень я им нужен! Мне Седой приказал, и я сразу прекратил. Если уж ко мне до сих пор не пришли, значит, я чистый. И вообще, у них сейчас о другом голова болит. Немцы близко.
— Свои–то намного ближе, — опять помрачнел Хрящ.
— Может, в лес подадимся? — пробубнил Мышь.
— Не советую, — сказал Чумиций. — С голодухи замерзнешь. Надо от Седого известий ждать. Другого вашего — Пахана — он уже пристроил где–то, теперь за вами двумя очередь. Если сегодня сам не придет, человека пришлет к булочной на проспекте, завтра вечером в восемь. Только хвост не притащите.
— Запел, — недовольно сказал Хрящ. — Сами понимаем… Как твой Седой–то хоть выглядит?
— Сегодня, может, сами увидите, а сам я ничего не могу сказать, — со страхом в голосе сказал Чумиций. — Убьет. Он такой, вы его не знаете.
— Все мы такие, — проворчал Хрящ.
В коридоре послышались шаги.
— Он, верно, — тихо сказал Чумиций, взглянув на часы.
Со звоном разлетелось стекло, и обвалилось одеяло — в комнату глянуло дуло винтовки. В ту же секунду сорвалась с крючка дверь — на пороге стояли Дубинин и Никишов. Хрящ сразу сшиб ногой раскаленную чугунку. На пол посыпались полыхающие угли, комната наполнилась дымом. Топот ног, тяжелое дыхание, удары — и все молча, никто не хотел получить пулю.
Хрящ рванулся к окну, но его сбили с ног. Упав на раскаленные угли, взвыл и выхватил из–за голенища нож. Кто–то схватил его за руку. Он ударил.
— А–а! — закричал Чумиций. — Уби–и–ли!
Хрящ откачнулся, пополз. Куда?.. Кто?.. Где?.. Нечем дышать. На глазах словно паутина из дыма. Он неожиданно очутился в темном пустом коридоре и, покачиваясь, как пьяный, побежал к выходу.
