Возникло ощущение, что ночью произойдут события, которые хорошо бы предотвратить. Мимолетное беспокойство, которое Эхуд не столько отогнал, сколько отразил в зеркале, бросив вопросительный взгляд и получив в ответ спокойный и уверенный взгляд отражения. Глупости. Нужно хорошо выспаться, а утром он заедет за Игорем, они перед работой проведают Владимира и спросят, как провела ночь Тами.
Эхуд нашел на тумбочке в прихожей набор ключей, заглянул в гостиную — Игорь спал, натянув плед до плеч, — и покинул квартиру, заперев дверь снаружи. Он был уверен, что у Игоря есть второй набор ключей — не мог не быть. Эхуд помнил, что Игорь открывал дверь ключами, которые достал из висевшей у него на плече сумки. Открыв, обратно в сумку и спрятал.
Игорь не спал — находился в состоянии полудремоты: так устал за день (не столько физически, сколько эмоционально), что не мог открыть глаза, но именно усталость не позволяла заснуть. Он слышал, как ушел Эхуд, но встать и попрощаться было выше его сил. Слышал, как щелкнул в двери ключ, и даже подумал что-то по этому поводу, но так лениво и необстоятельно, что и мыслью это назвать было нельзя — нечто апатично-невнятное, но почему-то беспокоящее.
Ощущения опустились на более глубокий подсознательный уровень, и Игорь оказался в чем-то, напоминавшем американские горки. Он взлетал, и падал, и несся куда-то, а потом возвращался кружным путем. Траектория движения ему напоминала нечто знакомое, много раз виденное, он чувствовал, что сложное движение, вызывавшее ощущение подъема и падения, на самом деле очень просто, и если бы он думал, то понял бы происходившее, но он не думал, только чувствовал и оставался в неведении. Неприятное ощущение: чтобы понять, нужно лишь протянуть в нужную сторону нить мысли. Мысль ему действительно представлялась в виде тонкой золотистой нити, протянувшейся от одного ощущения к другому. Нить имела причудливую форму, но в то же время простую и повторявшую себя, как фрактал: будто на разные лады говоришь собеседнику одно и то же, с разными интонациями, разной громкостью, разными даже намерениями — и слышишь вроде бы разное…
Ощущение томительного непонимания.
Сон?
Игорь понимал, что не спит. Потом понял, что даже не дремлет, а просто лежит с закрытыми глазами и видит вместо обычных розовых кругов и колец непрерывную золотистую спираль. Он не мог — и не хотел — открыть глаза, чтобы прервать наваждение, и потом, гораздо позднее, раскладывая запомненное «по полочкам», сравнил свое состояние с наркотическим трансом. Он никогда не принимал наркотики и никогда не был в состоянии измененного сознания, но много об этом читал, а еще больше видел по телевизору и был уверен, что сравнение правильное. Тогда, однако, ему было не до сравнений, он летел в пространство, скрученный нитью, более прочной, чем самый прочный канат, не мог не только пошевелиться, но не мог и думать, сопоставлять, будто сознание тоже было опутано нематериальной нитью, и…
Телефон.
Телефон лежал на журнальном столике — можно было протянуть руку и взять аппарат, заставить его замолчать. Но для этого надо было допустить в мозг не ощущение звука, все более громкого и настойчивого, но и мысль о том, что звонит телефон и нужно протянуть руку…
Разве обычно он сначала думал, а потом дотягивался до трубки? Движение было инстинктивным; часто он уже произносил «алло» и, только услышав ответный голос, понимал, что с этим человеком ему говорить не хочется; нужно было сначала взглянуть на дисплей…
Телефон умолк наконец — переключился на автоответчик.
Но состояние изменилось. Игорь наконец открыл глаза. Первое, что он увидел, — часы, висевшие над телевизором. Два часа тридцать семь минут. Дня? Ночи?
Ночи, конечно. Эхуд ушел часов в одиннадцать. Значит…
Можно было посчитать, сколько прошло времени, но Игорю все еще было трудно сосредоточиться, он больше ощущал, чем думал. Он протянул руку и взял телефон. Звонила Фанни. Что-то опять произошло в «Бейт-Веред»? Ночью? Не дай Бог, если…
Игорь пришел в себя настолько, что сумел встать, сунуть ноги в тапочки и, подумав «Господи, только бы не…», нажать кнопку возврата разговора.
Долго играла мелодия популярной израильской песни, название которой Игорь не мог вспомнить, а потом мягкий женский голос сообщил, что «разговор переведен в звуковой почтовый ящик, вы можете оставить сообщение…»
Игорь запаниковал. Если Фанни звонила в такой час, значит, что-то случилось. Если не ответила, значит, после ее звонка произошло еще что-то…
С отцом.
Но с ним постоянно что-то происходило, чаще всего по ночам. Фанни никогда Игоря не тревожила, это была ее работа, и она с ней справлялась. Глупо будить сына в третьем часу ночи из-за того, что отец встал в туалет и растянулся на полу…
Игорь начал быстро одеваться и только тогда обнаружил, что одет. Точнее — не раздет, он лежал в той одежде, в какой вернулся вечером из «Бейт-Веред»: в шортах и майке с изображением марсианского ровера «Curiosity».
Что-то происходило. Комната медленно вращалась, а предметы и — самое странное — мысли становились то крупнее, то мельче, то приближались, то удалялись, и это почему-то никак не сказывалось на возможности Игоря ориентироваться и передвигаться в менявшемся мире.
Связка ключей лежала, как всегда, на тумбочке в прихожей. То есть Игорь помнил, что вечером, вернувшись, положил ключи на обычное место. Ключей не было. Игорь повернул ручку двери — естественно, заперто. Он вернулся в гостиную — предметы по-прежнему совершали странный танец — и не нашел ключей ни в сумке, ни на столе, ни на журнальном столике… нигде.
В растерянности он стоял посреди гостиной, не понимая, что теперь делать. Предметы в последнее время терялись довольно часто, а когда он переставал их искать, обнаруживались на прежнем месте. Месяц назад он оставил записную книжку рядом с компьютерным монитором — точно помнил, что положил ее именно там, когда пошел под душ. Вернувшись минут через десять, книжку не обнаружил. Невелика потеря; книжка, потрепанная, с выпадающими страницами, была чем-то вроде талисмана или, скорее, предмета, который не играет роли в жизни, но непременно должен быть с собой, иначе все пойдет или может пойти наперекосяк. Поскольку книжка всегда лежала на столе или в сумке, Игорь не знал, что может случиться, если он потеряет ее или выбросит. Проверять не хотел.
Он искал книжку везде, куда мог дотянуться. Смешно: полез даже в стоявшую много лет в ящике старую шкатулку, где мама хранила серьги и кольца, подаренные ей бабушкой на свадьбу. После ее смерти ни отец, ни Игорь в шкатулку не заглядывали — будто сговорились; шкатулка была для них чем-то вроде Шредингеровской коробки с котом: не знаешь, жив он или мертв, пока не откроешь. Так и тут: никто не хотел знать, на месте ли кольца, и никто не хотел проверять.
