их неравны. Оборотень-медведь подхватил оборотня-леопарда под мышку и бросился наутёк. А похожий на кабана воин бросил палицу и уселся прямо на траву, растирая нос.
– Прямо по носу ведь попали стекляшкой своей, – сказал он с досадой.
Кровь постепенно схлынула из его зрачков, и глаза приобрели нормальный человеческий вид.
Сонциан осторожно приоткрыл один глаз, осмотрелся и решил открыть и второй тоже. Он увидел свиноподобного оборотня, зажмурился и снова зашептал камишутту.
– Что ты бормочешь, монах? – услышал он голос.
– Спаси меня, богиня Запада! – взмолился Сонциан. – Не дай этому голодному бесу меня сожрать!
– Ну-ка не смей меня бесом обзывать! – в голосе оборотня забурлили пузырьки гнева. – Хоть и проголодался я, но людей не ем.
Не открывая глаз, Сонциан спросил:
– Кто же ты тогда?
– Имя моё Ван Люцзы, а за мой нынешний вид люди прозвали меня Чжу. Я странствующий воин и демоноборец.
– Не оборотень?
– Нефритовый Император на меня проклятье наложил, – сказал Люцзы. – Чтоб его бесы на клочки разорвали! Оттого я на свинью похож стал.
Сонциан внимательно осмотрел странствующего демоноборца из-под прищуренных век. Люцзы продолжал тереть свой покрасневший нос и не совершал никаких попыток наброситься на монаха. Удовлетворённый тем, что увидел, Сонциан открыл глаза в полную силу и сказал:
– Спасибо тебе, Чжу Люцзы, за помощь. Не иначе как Сиваньму, богиня Запада, послала тебя мне на помощь.
– Сиваньму?
– Она меня послала к Синей горе с поручением, – сказал Сонциан и поведал Чжу Люцзы обо всём, что нам уже известно.
Узнав о том, что богине Запада нужна помощь, Люцзы обрадовался. Он решил, что в знак благодарности богиня Сиваньму снимет наложенное Нефритовым Императором проклятье и позволит Люцзы вернуться на Небеса.
– Уважаемый, позволь мне тебя сопровождать, – промолвил он. – Мало ли какие бесы тебе на пути повстречаются. Или того хуже, разбойники.
По мнению Сонциана, бесы были куда страшней разбойников, но Чжу Люцзы, похоже, не боялся ни тех, ни других. Поэтому Сонциан сказал так:
– Спасибо тебе, уважаемый Ван Чжу Люцзы. Есть на то воля богини Запада, а иначе зачем же мы встретились!
– Благодарю тебя, уважаемый! – рассыпался в благодарностях и сам Люцзы. – А пока не будет ли у тебя чего-нибудь съестного?
Тут он заметил картофелины, до сих пор лежавшие в углях, и облизнулся так, что Сонциан поспешил разделить с ним трапезу. Люцзы в одно мгновение проглотил всю провизию, которую монахи принесли с собой из монастыря, оставив Сонциану лишь одну печёную картофелину и ломоть хлеба. Впрочем, тот не стал жаловаться и, приметив голод странствующего воина, предложил восполнить припасы в ближайшей деревне сразу, как только наступит утро.
Покончив с ужином, путники улеглись спать. Сонциан – с радостными мыслями о том, что уж теперь-то он в безопасности, а Чжу Люцзы – с едва притуплённым чувством голода и громадной жаждой, что так и осталась неутолённой, ведь никакого вина и даже пива у монахов, конечно же, не было.
Чтобы узнать, что приключилось с монахом и демоноборцем дальше, читайте следующую главу.
Глава третья
в которой повествуется о том, как посланник богини Запада и сопровождавший его воин по имени Чжу Люцзы продолжали свой путь, а также о том, как болтливость Сонциана сослужила ему плохую службу во второй раз
Итак, странствующий воин Чжу Люцзы и монах по имени Сонциан отправились дальше в сторону Синей горы, которая располагалась на западе княжества Четырёх Рек. Ходили слухи, что в княжестве Четырёх Рек водились оборотни, и потому Сонциан был весьма рад компании странствующего воина-демоноборца. А Чжу Люцзы надеялся, что, оказав услугу посланцу богини Запада, он попадёт в милость к самой Сиваньму и та поможет ему вернуться на Небеса. А также избавит от поросячьего носа, который доставлял Чжу Люцзы немало хлопот.
Мало того что из-за носа этого Люцзы походил на оборотня сам – словно одного этого было мало! – свиной пятак оказался ещё и преизрядно чувствительным. Здоровяку Люцзы не страшны были самые мощные оплеухи, но стоило даже лёгкой пощёчине коснуться его носа, как острейшая боль пронзала Люцзы от темени до самой последней косточки крестца. И боль эта пробуждала в сердце воина такую ярость, что глаза наливались кровью, из ушей валил зелёный дым, а сам Люцзы терял всякий контроль над своими действиями.
Размышляя о своём злополучном носе, Люцзы шагал вслед за монахом по узкой тропе, которая вскоре вывела путников к большому полю, плотно засеянному кукурузой. Упругие зелёные стебли вымахали в полтора человеческих роста, поднимая оранжевые початки выше макушки немаленького Чжу Люцзы. Тропа сворачивала направо и шла в обход поля, края которого не было видно.
– Эй, монах! – крикнул Люцзы Сонциану, который шёл впереди на тропе.
Тот остановился и вопросительно посмотрел на Люцзы.
– Давай напрямки! – с этими словами Люцзы взмахнул своей булавой и обрушил её на кукурузные стебли.
Со звонким хрустом стебли надломились и повалились в сторону. Один из початков оторвался и упал прямо на Люцзы, пребольно ударив его по носу.
– Наракас-с-сура! – возопил Чжу Люцзы, зажмуривая глаза, чтобы прилившая к ним кровь не выплеснулась наружу.
Он стал бешено крутить булавой и ринулся вглубь кукурузного поля, раскидывая стебли в разные стороны мощными ударами, как если бы это были долговязые солдаты вражеского войска, которое два месяца в осаде морило себя голодом.
Кукуруза не могла удержать странствующего воина, поэтому уже спустя одно мгновение его боевой клич раздавался далеко посреди поля. Сонциану ничего не оставалось, как последовать за своим спутником.
Монах обнаружил Чжу Люцзы по другую сторону поля. Странствующий воин сидел на обочине широкой просёлочной дороги, потирая ушибленный нос. Ярость уже отошла с его лица, оставив только лёгкую досаду.
– Треклятая кукуруза, – пожаловался Люцзы монаху. – Надо же было ей на голову мне упасть!
– На то была воля богини Запада, – ответствовал Сонциан. – Иначе мы бы целый день поле это кругом обходили.
Чжу Люцзы нехотя согласился и, покряхтывая, поднялся на ноги. Вдвоём путники продолжили путь, который привёл их на постоялый двор, где Чжу Люцзы наконец мог удовлетворить свой голод.
Он заказал себе трёх самых жирных каплунов и пять кувшинов молодого вина, а монаху – тарелку пареной репы. Люцзы был доволен своей шуткой, поскольку пареная репа считалась в миру едой для бестолковых тружеников. Но Сонциан репу любил, и потому с превеликой радостью набросился на еду. За проведённый в полях день он изрядно проголодался.
Чжу Люцзы меж тем опустошил свой первый кувшин и огляделся. Пить в одиночестве ему было скучно, а из монаха собутыльника сделать
