Все, в общем, получилось, кроме одного, — оказалось, что уже месяц, как полеты в Алматы из Быково отменены. Он рыскал в аэропорту приставал ко всем, — не нашлось ни одной коммерческой авиакомпании, чтобы взялась перекинуть его транзитом, пусть даже с несколькими пересадками. Он отправился к ребятам на летное поле, потолковал, за мзду те родили нужное решение. Довезли глубокой ночью на «газике» в расположение летных частей, на военный аэродром, свели с нужными людьми: и уже через четыре часа брюхатый «ил» взмыл в ненастное питерское небо, пугая перелетных гусей в небе над болотцами тундры.
А Тахир завернулся в прихваченное у Толстого одеяло, тянул помаленьку, чтобы не до белой горячки, «Абсолют» из горла, сперва закусывал растворимым кофе, затем нашел галеты, упаковки с тошнотворными американскими сосисками: все сгодилось. Прижимал к боку свеженький, в смазке АКМ с мешком запасных рожков. Все, вроде все, отход выдался на ништяк. И от крови за спиной, от мертвечины, нарубленной им последние дни, ни сна, ни покоя, ни аппетита. «Лишь мальчики кровавые в глазах…» — вспомнилось Тахиру.
Это Марина как-то, уже давно, вытащила его в прославленный театр на Таганке, театр Высоцкого, на спектакль о Борисе Годунове. Царь ухлопал мальчика-претендента. И переживал. А фраза, гляди ты, застряла мусором в голове. Не зря Тахир считал — туфта все эти ихние спектакли.
Сели в районе Коачагая, там издавна был учебный центр для десантных подразделений. Летчики разгром, учиненный Тахиром, заметили, но претензий не предъявили — надо было удивляться, что еще живым долетел. Полет длился часов восемь. Да и «калашников» он под рукой держал. Так что простились почти друзьями: жахнули по двести грамм.
Долго топал пешком от рукотворного моря, затем подобрал его грузовик, привез аж на кольцо ташкентской трассы. Тахир выпрыгнул из кузова, одарил шофера пятидолларовой бумажкой, тот радости не высказал. Запрещена ли валюта, или фальшивок много, или сельчанину в диковинку — Тахир не знал. А шофер не стал возражать мрачному уйгуру с подозрительно громыхающим мешком, буркнул «рахмет» и уехал.
На кольце — ни одной машины, лишь у поста ГАИ несколько омоновцев. Что-то неладное стало вырисовываться. Тахир кустами пробрался мимо поста, вышел на Рыскулова и попер пехом, все еще надеясь на такси или частника.
И тоже, как давеча Марина, не уставал поражаться безлюдью, странной тишине, чистому воздуху. Заводы, выстроившиеся нескончаемым уродливым строем вдоль улицы — ВТОРЧЕРМЕТ, АЗТМ, фабрика пластмасс, — были темны, ни огонька, будто брошены и мертвы. Даже у ворот военных производств не выставлено охраны. По улице носились на бешеных скоростях патрульные милицейские «москвичи» с включенными мигалками, распугивали шныряющих по кучам мусора котов. Завидя его, машины притормаживали, менты либо что-нибудь спрашивали, либо просто долго смотрели, Тахир решил хорониться, пошел переулками параллельно Рыскулова. Но и в переулке наткнулся на отряд ОМОНа, человек двадцать. Поразило не то, что пьяны вдрызг, многие стоят с трудом, а то, что продолжают пить, доставая из ящика бутылки, сшибая пробки — и из горла. Но вот экипировка! И «Калашниковы», и пистолеты, гранатами обвешаны, все в бронежилетах, рядом на перекрестке БТР с пулеметчиком, деловито снующим у станкового пулемета. Такое снаряжение возможно на войне или на масштабной стычке с бандой, но омоновцы пили, матерились, хохмили и ни с кем воевать не собирались. Один пулял из ракетницы в небо, желтые осветительные огни надолго зависали над грязными, с лужами и наворотами грязи улицами с поломанными штакетниками, старыми домами, порушенными деревьями на обочинах.
Тахир вспомнил истину диверсанта — оказаться вовремя и в нужном месте. Сейчас он явно приперся не вовремя и совсем в неподходящее место. Что в городе творится? Куда ему ночью податься? Пошел дворами, подальше от пьяных и бряцающих оружием ребят — да и «Калашников» бросать не хотелось.
К матери далеко, к утру дойдет, если пешком, а, главное, нельзя к ней, нельзя у нее жить какое-то время, вплоть до выяснения своего статуса в глазах местного начальства. К бывшим сослуживцам? Кто из них не уехал или не скурвился? Перебрал в памяти: Борька Пабст, Сережка Еремеев, Нурлан Утепбергенов — каждый был, как и он, в молодости ретивым и честолюбивым. А если розыск на Нугманова, России готовы выдать, — кто из них не предаст? Ответа не было. Какие еще кореша есть, одноклассники, девчонки, которых любил или с которыми гулял… Тот вроде женат и с детьми, под удар не поставишь, тот остался на что-то обижен, на того сам обижен (а обиды Тахир никогда не забывал — ни свои, ни чужие). Твою раз-два, и здесь ему некуда приткнуться. Есть еще тот самый почетный родич, Бекболат Амитархович, кличка у него была в старые времена — «Лысый коршун», скорее всего, ни норов, ни кличка у дяди не поменялись. Если чутье подскажет «надо» — пристрелит, или хуже — продаст, не задумываясь.
Между тем шлепал и шлепал ногами, почти в охотку, ведь по сумме сутки провел в положении мешка, все кости, особенно ноги и позвонки, ныли. Размялся, организм вспомнил о нуждах, жрать захотел страшно, пить — воды бы. Готов был к арыку наклониться — но арыки забиты листвой и грязью, а вода где-то вверху перекрыта.
Не доходя до Сейфулина, повернул наверх, на Алма-Ату-вторую, захотелось пройти мимо ЦУМа, где последние лет двадцать работал отец (по молодости и Тахир там грузчиком калымил на каникулах школьных). Но в этом направлении милиции и военных становилось все больше, пару раз Тахиру пришлось в арыки залегать и ползти, чтобы не маячить.
В голову пришла обманчиво-успокоительная идея: если в Казахстане или только в Алма-Ате заваруха, то такие тертые парни, как Тахир, должны быть на вес золота, глядишь, еще и облобызают! Ан нет, скорее — над населением измываются, волнения или опять русских резали. В Азии все-таки количество, а не качество одиночки ценят. Ну, заваруха, как ни крути, ему на руку. Если Россия и начнет возникать, не до нее будет. И в мутной водичке любой рыбке легче скрыться.
Настроение у него поднялось, сразу же пришло желание действовать.
Звонить — но все будки разломаны, да и чем в них платят, не знает. Поступил проще: взломал дверь в какое-то учреждение типа нотариальной или адвокатской конторы (проверил — без сигнализации), засел в кабинете, где и графин с водой желанной нашел, позвонил домой. Трубку взял Рашид.
— Привет, братан, — сказал ему Тахир.
— Кто это? Тахир-аке? — поразился брат. — Ты уже здесь?
— Говори тихо, я пока прибыл неофициально.
— А почему? Тебя тут ждут, нам каждый день звонят. Ты всем нужен. Дядя вот сегодня заезжал, даже мне предложил в Москву за тобой лететь.
