— Говори тихо, я пока прибыл неофициально.
— А почему? Тебя тут ждут, нам каждый день звонят. Ты всем нужен. Дядя вот сегодня заезжал, даже мне предложил в Москву за тобой лететь.
— Для чего ищут, он сказал? — насторожился Тахир.
— Ну, что-то такое, что проблемы у тебя. Русским будто здорово насолил и пора домой ехать. Сказал еще, есть для тебя важная работа. Маму будить?
— Нет, пока никому не говори о моем приезде. Понял? Твой тесть кем нынче пашет?
Рашид, не в пример старшему брату, женился не просто на казашке — красавице, да еще и дочке военного, знатного и в чинах папаши.
— Он только что на пенсию вышел. Но политикой занимается, в курсе всего. Ты про Черного Альпиниста уже слышал?
— Нет, что за хреновина?
— Маньяк, женщин убивает. Из-за него у нас эта заваруха. С утра сегодня Марина-джан приезжала, Тимурку оставила пожить. Знаешь, мама теперь Тимурку любит.
— Если я к твоему тестю завалю, он приютит?
— Конечно, он как раз сейчас один в квартире, всех своих из города вывез. Я позвоню ему?
— Не надо, мало ли, гэбешников вызовет!
— Зачем ты так говоришь? — Рашид обиделся за «своего» близкого. — Я, конечно, не знаю, но он тебя уважает. Ты, если сможешь, свяжись со мной завтра, разговор есть.
Тесть жил недалеко от ЦУМа. Дворами Тахир пробрался к «Трем Богатырям» (комплексу высотных домов, там проживала элита), влез в дом сзади, по карнизам до открытого окна в подъезде, поскольку на входе всегда дежурил мент, а теперь и того круче — многолюдный наряд. Когда тесть открыл дверь, то даже не удивился, родовая спесь или военная выучка не позволили. Провел в гостиную, усадил. Автомат небрежно подхватил, не боясь испачкаться, опустил прямо на паркет в сторонке, чтобы Тахир мог себя спокойно чувствовать, имея оружие под рукой.
— Ассалам алейкум, мальчик, — мгновенно на спокойном лице тестя появилась скорбная отрешенность.
— Алейкум ассалам, ага, — отозвался Тахир, склонив голову, и двумя руками подержал протянутую старшим ладонь.
— Аллах акбар, крепись, — тесть взял его за плечи, поцеловал в лоб, отдавая знаки внимания и скорби по умершему.
— Рахмет, ага, рахмет. Аллах акбар, — Тахир поцеловал тестю плечо, молитвенно омыл ладонями лицо, посмотрел в потолок и после этого решился снова присесть.
Тот достал из бара литровый флакон «Золотого кольца», невольно намекая этим, что Тахир уже не совсем азиат, — в дни поминовения, сразу после похорон, пить не полагалось.
Тахир, поколебавшись, выпил, быстро стал поедать лепешки, баурсаки (обжаренные кусочки теста), вяленую конскую колбасу — тесть любил степную чабанскую пищу.
— Правильно, — твердо сказал тесть, — мы с тобой солдаты, мальчик, а солдатам можно выпить и в дни горя. Ты, как приехал, сразу ко мне? Спасибо за почтение. Что там у русских, слышал, доставил им неприятностей? Ты ушел от них?
— Да, окончательно, — кивнул Тахир — говорить с набитым ртом было неудобно.
Едва утолил голод, в дверь звонок! Тахир выпрыгнул из кресла, без шума подхватил с пола автомат и встал за дверью. Шепнул тестю:
— Вы кого-то ждете?
— Нет, — тот не испугался, но был удивлен.
— Спросите, кто там, — попросил Тахир.
— Ей, Султан, Тахирка, открывайте! — крикнули веселым стариковским тенорком.
Это был голос дядюшки, старый уважаемый хрыч уже пронюхал что Тахир здесь. Тахиру не пришлось особенно задумываться: Рашид не мог ослушаться и сообщить про него, значит, у родителей в доме прослушивался телефон. Обидно и жестоко.
Снял «Калашников» с предохранителя. Но Бекболат Амиртахович был один, с пакетом, из которого торчали бутылка коньяка и палка сервелата. Он был явно в хорошем настроении, но только переступил за порог, нахмурил брови и столь же церемонно продемонстрировал Тахиру знаки скорби по его отцу.
— Ну, ты меня пустишь, Султан? — с легким вызовом спросил у тестя: два по виду одинаковых старика, низенькие и брюхатые, с мокрыми лоснящимися лицами, защищали разные кланы, поэтому непрерывно пикировались.
— Сам пришел, так что незачем спрашивать…
Все трое сели у стола, выпивали, перекусывали.
Тахир, как мог, прислуживал старикам: нарезал хлеб, мясо, сыр, зелень, разливал в рюмки спиртное.
— Я, Тахирка, иногда жалею, что Рашид, а не ты женился на моей Гаухарке, — сказал тесть, причмокивая губами в подтверждение сказанного. — Он какой-то, ты не обижайся, тонкий. Вежливый слишком, мягкий слишком, вроде уважает стариков, меня, но тоже слишком. Говорят, сейчас таким и надо быть, дипломатичным. Но я уважаю сильных, гордых, как необъезженный конь.
— Тахир сильный, — кивнул веселый дядя. — Но теперь он слабый. Верно, Тахирка? От тебя отказались, тебя унизили и предали. Тебя даже убить хотели или посадить, и ты поэтому сам убил того Пастухова?
— Да, так и было. Он, индюк хитрый, зачем-то полез в мои дела. — Тахиру не хотелось ни молчать, это неуважительно и опасно, ни выдумывать иные версии событий, без своего участия.
— Да… Плохие времена, — тесть закручинился.
Став пенсионером, он и внешне, сдал, обмяк, исчез блеск из глаз, металл из голоса.
— А здесь всякие дураки разговоры ведут, Тахирка, — тихо сказал «Лысый коршун», — что ты не только нам помогал. Говорят, дружбу с людьми ташкентскими завел?
— Не так. Они искали встречи. Я встретился, поговорил, они хотели, чтобы я на них подписался. Тогда будут платить, а когда надо — укроют. — Тахир говорил твердо и спокойно. — Все предлагали. Я ни на что конкретное не пошел, ничего не подписал. Видите, я здесь, а не у них. Встречи, разговоры — все это было, но почему бы не встретиться, не поговорить… Они смешные, я им говорил то, что в любой газете, читай лишь внимательно. Но радовались.
— Да, узбеки пока не блещут! — сказал дядя, фраза в его устах была непривычно напыщенной. — Наши дураки больше сказали — что ты у Примакова побывал, во внешней разведке, не где-нибудь! А зачем?
— Когда контрразведка дала мне плохое и опасное место работы, я должен был там быстро сгореть. Умереть или опозориться, такое гнилое место. Мне нужны были друзья, я сюда приезжал, но помощи не нашел. А Примаков враждует с контрразведкой, так везде и всегда повелось. Я мог им дать компромат на ФСК. Не давал, время тянул, а они ждали. Помогли мне — убежища давали, сведенья давали, под крышей в дождь приятней стоять. Не простудишься.
Помолчали, выпили, дядя задумался, ощупывая его взглядом узеньких, утонувших глубоко в складках век глазок.
— Мы на коллегии недавно о тебе говорили, — сообщил он Тахиру, — решали, надо ли нам своего парня забирать, вызволять. Я говорил, обязательно надо. Но мнения разделились, дураки возмущались, понимаешь, говорят — для чего он нам. Такого, говорят, либо стрелять сразу за все игры-перевертыши, либо пусть кровью докажет свою честность и преданность!
