— Спасибо.
— За что?
— За человеческое участие. Я не думаю, что директор школы звонил вам по поводу нехватки подсобников. Скорее его умоляют взять на работу кого-нибудь из родственников или знакомых. В нашем городишке безработных, как блох на собаке. Хотя много и принципиальных бездельников.
Посохину пожал плечами.
— Вы очень догадливы. Конечно, это я ему звонил. Извините. Я думал, так будет лучше.
— Вы думали, что мы бедные, но гордые и поэтому откажемся от помощи, которую вы нам откровенно предложите?
Посохин пропустил едкие слова девушки мимо ушей (этому он научился за пятнадцать лет семейной жизни), но ему не понравился ее вызывающий взгляд.
— Аня, не смущайте меня, пожалуйста. Эта стрельба глазами выглядит довольно пошло. Мы же с вами не на дискотеке.
Посохин, когда чувствовал себя неловко, часто становился грубым. Он знал за собой такой грех, но ему не всегда удавалось справиться со своими эмоциями.
— Извините, я ничего такого не делала! — с возмущением сказала девушка. — Я не виновата, если вам что-то там померещилось! И спасибо еще раз, что позаботились о моем брате.
Интонациями и мимикой она сейчас напоминала стандартную героиню американской молодежной комедии. Посохин еще в юном возрасте невзлюбил подобного рода фильмы.
— Аня, я же просил! Не смотрите на меня так. Меня это бесит. Лучше скажите, Оксану Лебедеву вы знаете?
— Да, немного знаю, а что? — резко бросила Анна. — Она на нашей улице живет. Туда дальше, у перекрестка.
— А что вы о ней можете сказать?
— Я не поняла. В каком смысле?
— Характер, привычки, приоритеты.
— Почти ничего. Она примерно ровесница моей мамы. Я с ней практически не общаюсь.
— А с кем на эту тему можно поговорить?
— На нашей улице главный спец по сплетням баба Люба. Дом восемнадцать.
— А сейчас она где может быть?
— Баба Люба? Дома, наверное.
— Она живет одна?
— Одна. Года три уже.
— Собака у нее есть?
— Нет, по-моему.
— Спасибо. И передайте брату, чтобы он зашел к Виктору Леонидовичу насчет работы. Прямо завтра. Его ждать будут. И возьмут обязательно.
— Я передам. Мама будет вам очень благодарна.
— До свидания.
— Счастливо! Приходите к нам еще. Если не боитесь.
Посохин развернулся и покачал головой. Почему все симпатичные девчонки такие наглые? И это не веяние времени — двадцать лет назад они были не менее раскованными. Почти все из них и раньше считали, что красота дает им право унижать, лгать, предавать и насмехаться. А в будущем что начнется, подумал майор, когда медицина всех женщин на Земле сделает красивыми, стройными и на века молодыми?!
Ворота бабы Любы оказались на запоре. Посохин поднял камешек и бросил через штакетник в окошко. Потом бросил еще один. За стеклом мелькнуло нечто белое. Посохин помахал рукой. Через минуту он услышал скрип открываемой двери и кто-то, подойдя к воротам, старушечьим голосом спросил:
— Вам кого надо?
— Мне баба Люба нужна. Я из милиции (майор не стал представляться полицейским, посчитав, что лучше будет назваться по старинке).
— А-а-а! — прозвучало за воротами. — Сычас открою.
Клацнула щеколда, ворота отворились, и майор увидел перед собой маленькую старуху в темно-коричневом платье в мелкий горошек и белом платочке, которая оценивающе смотрела на него. Взгляд у нее был ясный и цепкий.
Посохин достал удостоверение.
— Павел Петрович Посохин.
— А, я все равно ни черта не вижу! — махнула рукой старушка. — Проходи.
— А что же вы меня пускаете?
— Что я, в восемьдесят лет жулика не распознаю?! Для чего я тогда жила?
Посохин прошел во двор. Старушка снова заперла ворота.
— Ступай в хату.
Майор поднялся на крыльцо и вытер ноги о коврик.
— Ишь, воспитанный. Иди, иди.
В доме был образцовый порядок. Полы блестели, зеркала сияли, дорожки лежали идеально ровно. На телевизоре, комоде, на спинках стульев лежали вышитые крестиком салфетки. Перед висевшей в углу иконой горела восковая свеча — майор определил по запаху.
— Хорошо у вас, баба Люба. Красиво, чисто. Все на своих местах.
— Силы, слава Богу, еще есть. Чего не убраться. Еще бабка моя говорила: «Как только ляжешь, так смерть за тобой и придет. Подумает, бледня, что ты жить устала, и тут же за горло — цап!».
— А что, еще не устали, баба Люба?
— Ну, бывает, когда занедужу. А так я еще девка хоть куда!
Баба Люба засмеялась, прикрывая рот ладонью.
— Баба Люба, мне с вами посоветоваться надо.
— О чем это?
— Об одном человеке.
— А я его знаю? А то разговор пустой получится.
— Думаю, знаете.
— Об ком же это? О мужике или о бабе?
— Об Оксане Лебедевой.
— А, об Оксанке. А чего о ней говорить? Девка она неплохая. Не то жениться на ней задумал?
— Да женат я, баба Люба. Вон, кольцо на пальце, — Посохин выставил вперед руку. — Друг мой ею интересуется.
— Тоже милиционер?
— Нет, шофер.
— Ага! Это дело хорошее. Денежное. А как твой друг насчет водочки?
— Честно скажу, слабоват.
— Тогда не знаю.
— Что так, баб Люб?
— Оксанка женщина хорошая, но тихая. Боюсь, друг твой ее поколачивать будет. Водка рано или поздно всем набекрень мозги сворачивает.
— А если у него любовь?
— Это еще хуже! Оба мучиться будут.
— Так уж и оба мучиться?
— А то! Когда протрезвеет, как он себя чувствовать будет, если увидит, что любимую по пьяни расписал снизу доверху, а?
— Да, баба Люба, вы правы. Я как-то сразу не сообразил.
— Вот! Но если он зарок даст — а если душой любит, то даст, — может, все у них и сладится. Оксанка баба нежадная и на ласку ответная.
— Да, сейчас такое редко встретишь. Спасибо, баба Люба, за помощь! Буду с другом говорить, чтобы завязывал с выпивкой. А детей у Оксаны нет?
— Нет, милок. Был у нее ребеночек, но еще маленьким помер. А потом и муж скончался ейный.
— От чего?
— На север поехал на заработки и погиб. Молодой еще был. С тех пор она и одна.
— А к ней никто не ходит?
— Из мужиков, что ли?
— Ага.
— Скрывать не буду, одного ухажера я видала. Но только одного. С прошлого лета стал к ней заглядывать.
— А какой он из себя?
— Не очень молодой, но видный. Коренастый. Виски седые у него. Всегда в новое, чистое одет. Приятный мужчина.
— Вот это да! Это же мой друг Николай.
— Я же и говорю, Оксанка женщина хорошая, не гулящая. Как в кине перед мужиками балованные бабы и девки, передком не крутит.
