Пчелиная семья, вероятно, на зиму опустилась ниже, к самому корню, или, потревоженная мишками, совсем оставила гнездо: около меду ни одной пчелы, ни мертвой ни живой. На всякий случай, чтобы не заморозить насекомых, заделал новое отверстие и поуменьшил старый леток, а нижнюю часть ствола утеплил матой из рогоза.
В печной трубе ветер насвистывает звонкую песню. Уже давно напился чаю с душистым медом, потушил жировой светильник, укрылся с головой шубой, но чувство радости не дает уснуть. Просто не верится, что сегодня сделал такой богатый запас меда.
Вспомнилась Новоселовская школа и мой учитель — Иван Филиппович — с седыми запорожскими усами. Он тридцать лет работал в одной школе. На школьном дворе вырастил большой фруктовый сад, разводил кроликов, завел пасеку с дадановскими ульями. Весною Иван Филиппович почти не учил нас в классе, а выводил всех в сад и, заняв работой, тут же рассказывал о яблонях или о кроликах так интересно, что мы не замечали, как часы занятий подходили к концу.
Этот сад и наш учитель были «виновниками» того, что многие питомцы школы стали потом биологами и агрономами, лесничьими и садоводами, ботаниками и зоологами, ветврачами и пчеловодами, и лишь немногие инженерами.
Как-то после спора между ребятами во время перемены, Иван Филиппович повел нас на пасеку и рассадил у контрольного улья.
— Вот вы спорили о дружбе, — начал учитель, — я и хочу показать вам пчел. Если бы они жили по одной или небольшими группами, они не могли бы устроить гнездо, не запаслись бы на зиму пищей и погибли бы все, став легкой добычей любого из многочисленных их врагов. А большой семьей они с успехом защищаются даже от такого зверя, как медведь.
Вот смотрите. Прилетела пчелка и села на порожек у летка. Ее встретили три сторожа и по запаху проверяют, их ли это член семьи и откуда прилетел: с работы или где-то прогулял и летит домой, чтобы полакомиться готовым сладким медом. Видите — часовые пропустили. Один даже помог пройти в отверстие летка. Значит, прилетела своя пчела и принесла взяток. Дальше помощницы из молодежи снимут с труженицы «обножку» и сложат в соты как запас для выкормки детки, другие возьмут у нее нектар и, переработав в мед, уложат в другие соты. Третьи члены семьи, тоже из молодежи, почистят ей крылышки и тельце от пыли и, пожелав доброго пути, проводят на работу за новым взятком. В то же время — смотрите под стеклом — часть пчелок сидит спокойно, будто отдыхает, а на самом деле они трудятся над выработкой воска; другие, сцепившись ножками в цепочку, тянут вощину; третьи, сняв воск из тельца воско-заготовительниц, делают точного размера шестиугольные ячейки — кладовые для меда и обножек. Иные замазывают изготовленным клеем щелочки в улье, другие убивают залетевших мух, а вон те удаляют сор и трупы мух наружу.
Все трудятся. Каждый занимается своим делом. В этом кажущемся хаосе идет слаженная трудовая жизнь. А вот видите у летка началась потасовка. Это прилетела пчела без взятка и хочет проникнуть в улей. А дежурные гонят ее обратно в сад: «Пойди, мол, потрудись! Лодырей не кормим»…. А в ту вон сторожа впились зубами. Это чужая пчела-воровка, и ей не сдобровать; если и удастся унести голову, то сюда дорогу позабудет навсегда… Смотрите, вот рядом еще пчела. В семье, выходит, не без урода. Угадайте: почему сторожа не выпускают ее из улья?
— Тоже воровка, наверное! — отвечаем.
— Может быть и воровка. Она смогла обхитрить сторожа, — продолжал учитель, — и теперь с наворованным добром в зобике пытается улизнуть домой. Но бывают и свои хитрецы. Притащит взяток, посидит в улье, покружится сюда-туда и опять на волю. Такая «труженица», погуляв на цветах, возвращается к улью, и ее с охотой пропускают. Потом опять улизнет, не оставив мед в улье. Так и гуляет целый день.
Если в сильную пчелиную семью заберется мышь-воровка или зверь пострашнее, то многие из пчел нападают, защищая семью, своих товарищей. Жало пчелы устроено так, что после укола остается в теле врага. Его уже не вытащить. А пчела без жала тут же погибает. Выходит, погибает, чтоб спасти других. Теперь сами рассудите: крепка ли дружба между пчелами и какая от этой дружбы польза. Всего же, конечно, не расскажешь. О пчелах написано много книг и все они интересны. Кто захочет почитать, тому я дам книжку. А будет что неясно — объясню.
И мало было таких, кто не брал книжки о жизни пчел.
В конце декабря начались сильные морозы. Печка стала настолько жадной, что мне то и дело приходится бегать на опушку за дровами, прервав работу по поделке лодки. Вблизи землянки сучья уже подобраны и приходится ходить далеко.
В тайге просторно и уютно. От пятидесятиградусного мороза глухо стреляет земля, а ей в ответ вторят столетние деревья. Слушаешь и кажется, что рядом фронт. Солнце с каждый днем все больше просыпает и показывается из-за горизонта только перед обедом, холодное, бледное, чужое.
И как-то не верится, что это то самое солнце, которое пробуждало к жизни землю, смеялось с высоты цветам и пчелкам, пробуждало нежность и ласку у зверей к своим мохнатым детенышам.
По-новогоднему стоят укутанные снегом молодые елки. Скоро по всей стране вокруг наряженных красавиц запляшет счастливая детвора, а из — под колючих веточек на них будут глазеть дед мороз и неподвижные, набитые опилками мишки. Здесь же будет все живое — и елочки, и снег на них, и резвые зайцы. Вот только мишки вряд ли захотят выйти из берлоги поплясать вокруг лесных красавиц. Но мне сейчас очень бы хотелось быть там, где все залито огнем разноцветных электрических лампочек, где ненастоящие зайцы, лисицы и мишки, где людно, весело, тепло.
Но я смогу там побывать только во сне. Через два дня новый год.
Из-под ног со свистом взрывается фонтанчик снега, рядом — другой, третий и еще, еще, словно я ступил на минное поле. Над фонтанами, хлопая крыльями, взлетают косачи-тетерева и быстро скрываются в белесой туманной заволоке. Пожалев, что пришлось потревожить птиц, сворачиваю к опушке, но дров и здесь не вижу. На снегу тысячи отпечатков лапок белок, зайцев и лисиц. Какое-то подсознательное чувство охотника ведет меня по лисьему следу. Вот она круто повернула и свежей тропой пошла обратно. «Хитрила, кумушка. Никак, скрадывала косого себе на завтрак», — подумал я, шагая дальше. Но что за место? Кругом никаких следов — иду по снежной целине. Даже вокруг моей землянки каждое утро можно видеть свежие замысловатые петли шалунов-зайчишек, а иногда и глубокие отпечатки лап голодных и злых лесных бродяг. А здесь, словно под охраной строгого заповедного закона, не посмели оставить своих следов даже игривые белки.
