От неожиданности замираю с поднятой для следующего шага ногой. Метров за десять впереди, у толстого ствола лиственницы из-под снега вырываются белесые клубочки пара. Они появляются через десять-пятнадцать секунд и, застыв в морозном воздухе, мелкими снежинками садятся на заиндевевший ствол и ближайший кустик… Да, да… Местность мне знакома. Здесь осенью я сидел у лазка мед-вежей берлоги, думая, следует ли занимать ее под зимнюю квартиру. Теперь в ней мирно спит хозяин — Михаил Топтыгин.
Стараясь не прогнать сновидений своего соседа, медленно и осторожно шагаю обратно.
Не знаю почему, но находка принесла мне радость, и я вернулся, не притащив к землянке ни полешка дров.
Но что за наваждение?!.. У самого входа в землянку на утренней снежной пороше свежие отпечатки огромных медвежьих лап… Нет… нет. Не может быть, чтоб мой сосед вышел из берлоги и, опередив меня, наведался в гости. На бревнах стены видны свежие следы когтей, немного сдвинут запор. По отпечаткам лап видно, что зверь спокойно пошагал через луг. В голове проносится страшная догадка: «Шатун!».
Нет страшнее зверя в зимней тайге, чем медведь, неулегшийся на зимнюю спячку по какой-либо причине. Он, голодный, злой и бесстрашный, шатается повсюду, ничем не брезгуя, ничего не страшась, пока его не убьют, или сам не погибнет с голода. Такой шатун нападает и на группу охотников, наводит страх на самых опытных медвежатников. И если уж шатун побывал у моей землянки, он не оставит ее в покое до тех пор, пока один из нас не погибнет. И, признаюсь, от одной мысли о предстоящей встрече по спине прошел мороз.
Три раза ходил за дровами, с опаской оглядываясь по сторонам, а во время работы часто оставлял брус и перочинный нож и выходил за дверь на разведку: шатун не выходил из головы, и мне не хотелось встретиться с ним неожиданно.
Долго не мог уснуть, хотя было уже далеко за полночь. Дверь изнутри крепко заложена бревнами, и шатун не сможет проникнуть ко мне бесшумно, спокойно. Но в ожидании страшного гостя сон меня оставил, а медведь словно пропал. Подложив побольше дров в печку, крепко выругал шатуна, завернулся в шубу и скоро уснул.
Под утро разбудил какой-то стук. Я вскочил с постели и прислушался, но в землянке и за ее стенами было тихо. Наверно, просто почудилось во сне. Дрова в печке сгорели, и в землянке стоит густая темнота. На ощупь нахожу дрова, чтобы раздуть огонь. Вдруг слышу какую-то возню на крыше. И тут же с грохотом по трубе в печку свалился камень. Через полминуты полетел другой, поменьше, готом посыпался снег с глиной.
Значит, зверь через трубу хочет пробраться в землянку.
Шагаю в темноте по шуршащим рогожевым матам и у самой печки голой ступней встаю на холодный камень. Это он, падая, прервал сон. Отшвырнув камень в темноту, становлюсь на колени и изо всех сил свищу в печку, чтобы отпугнуть разрушителя от трубы. Возня прекратилась, но шагов не слышно: наверно, медведь сидит у трубы.
Быстро выкатываю из печки два камня и в теплой золе нахожу несколько мелких медно-красных угольков. Дым от тлеющего мха видно не напугал шатуна, и как бы в подтверждение этого, он швырнул еще один камень. От усиленного и торопливого дутья в печку закружилась голова, сильно стучит сердце. Наконец, мох охватило пламенем, загорелись ветки, и землянка озарилась дрожащим светом.
Медведь, сердито рявкнув, зашагал по крыше. Зажигаю сальник и ставлю у кровати, подальше от двери. И хоть встреча не сулила ничего хорошего, но мне не хотелось, чтобы шатун ушел и потом повторял свои налеты, не давая спокойно работать и отдыхать.
Казалось, прошло много времени, во всяком случае достаточно, чтобы шатун отошел от землянки метров за сто, и я решил выйти взглянуть на противника. Но не успел я надеть второй сапог, как хищник засопел у входа и начал царапать дверь. Затрещала передняя стенка укрепления, с гулом покатились бревна.
Подбросив в печку дров, в одном сапоге подбежал к двери и, убрав подпорку, приготовился к встрече. На пол свалилось еще два бревна, и в землянку ворвались клубы морозного тумана. Огонь в светильнике пугливо вздрогнул и потух, комната погрузилась в темноту. Зверь на секунду прекратил возню, сунул морду в отверстие, потянул ноздрями воздух, довольно хрюкнул. И со всей медвежьей силой опять навалился на дверь… Затрещали перемычки, и на сером фоне дверного проема четко обозначился мохнатый силуэт непрошенного гостя.
Я выстрелил поспешно и неудачно. Шатун мотнул головой, как бы стряхивая снег, и с бешеным ревом полез в землянку. Я отскочил в угол, пытаясь разглядеть, куда стрелять… Вдруг в печке вспыхнули дрова. От неожиданности зверь остановился среди комнаты, устремив на меня налитые испугом и злостью черные глаза. Второй выстрел был удачен, и шатун, даже не издав звука, огромной тушей рухнул на землю.
Надо надеть второй сапог и куртку, надо закрыть вход в землянку, но ноги подкашиваются, руки дрожат и, словно чужие, делают не то, что надо. Накинув на себя шубу, я просидел без движения больше тридцати минут.
В войну и после войны мне часто приходилось выступать перед пионерами. Наши ребята любят летчиков, особенно истребителей и испытателей, с затаенным дыханием слушают эпизоды воздушных боев и рассказы о трудных полетах. И все наши дети, да большинство и взрослых, почему-то считают, что истребители — это люди, которым совершенно неизвестно чувство страха.
И наверное те, кто прочтет мои записи, будут удивляться: «Как это так? Военный летчик и вдруг испугался болота, медведя, рысей, шатуна? Нет. Здесь что-то не так!».
Но все это так и есть, друзья.
Ведь инстинкт самосохранения это врожденный инстинкт. Он есть у каждого человека и защищает от ненужной гибели. Но верно и то, что чувство страха нередко приводит к гибели. Это чувство при его появлении надо преодолевать огромным напряжением своих сил, огромным усилием воли. Искусство преодоления страха не дается человеку при рождении. Его надо воспитывать в себе тренировкой. И если ты сумеешь преодолеть и подавить страх — ты герой. Не сумеешь— покроешь себя позором и погибнешь. Так что героизм — это не абсолютное отсутствие страха, а умение разумно преодолевать это чувство.
Трудовые дни по расписанию пошли мерными шагами.
День за днем просиживаю над изготовлением каркаса лодки. Носовая и кормовая чурки «отрезаны» огнем и принесены в землянку. Поперечные распорки из слег березы распарены в костре и изогнуты по размерам. Но самая важная работа — обтесывание слег (надо получить ровные четырехугольные брусья одинаковой толщины на всем протяжении), обработка чурок и выдалбливание в них углубления для крепления брусьев — оказалась самой кропотливой и тяжелой. Весь набор плотничьих инструментов состоял только из перочинного ножа, долота и стамески.
