— Надейтесь.
— Спасибо. Вы же тоже телезритель, вам ведь не нравится смотреть на человека, который, выступая по телевидению, читает по бумажке.
— Смотря что читать. Например, письмо…
— Ах, да, да, письмо, — рассеянно проговорил Феоктистов, — это верно: смотря что читать. — Режиссер не спускал глаз с Дроздовой. Ей стало даже неприятно от его долгого, липкого взгляда. Она передернула плечами, отвернулась. Феоктистов, выбрасывая вперед толстые ноги, обтянутые вытертыми джинсами, заходил по кабинету. Дроздову это мельтешение начало угнетать. Она с улыбкой спросила:
— В режиссера помещен вечный двигатель?
Феоктистов резко остановился перед нею, наклонил лобастую голову и жалобно проговорил:
— Вам приходится почти все рабочее время проводить за столом? То-то… Разрядка необходима. — Харитон Иванович посмотрел на часы. — Пора. Начнем репетицию. Я займу свое место, — Феоктистов сел, — а вы нам расскажите о Скалистом плато. Представьте, что вы уже в эфире.
Дроздова, слегка запинаясь, повторила текст выступления, выученный наизусть.
Феоктистов слушал, закрыв глаза, кивая, акцентируя логические точки. Когда Дроздова закончила, он сказал:
— Заучено и сухо. Не верю. Информация для телевизионных новостей — и та бывает сочнее. Забудьте о тексте, говорите своими словами, убедите меня, что Скалистое плато — интереснейшее место на земле, интереснее, чем Бермудский треугольник, Камчатка, остров Ява и мавзолей Тадж-махал. Понятно? Вложите душу в свой рассказ. Но не сейчас. Поберегите себя для репетиции в студии и для записи. Пока все! — Феоктистов уткнулся в бумаги…
Когда ведущий передачи предоставил ей слово, Дроздова внутренне была готова к выступлению, но вот на нее покатилось чудовище, именуемое камерой, она стушевалась и невольно; улыбнулась, скрывая свою растерянность. И тут же по внутренней связи услышала:
— Молодец! Улыбка — люкс! Начинайте!
Дроздова рассказала спокойно, может, чуть медленнее, чем она обычно говорит.
После просмотра Феоктистов «со значением» заглянул в ее глаза и заговорщически произнес свистящим шепотом:
— Если с вами поработать как следует, — из вас получится хороший теледиктор. Не желаете?
— Желаю, — кокетливо ответила Дроздова, — но я уже стара для подобной роли. Да и муж у меня ревнив слишком. Он не позволит, чтобы меня ежевечерне рассматривали десятки тысяч людей.
— А жаль, — сокрушенно ответил Феоктистов, — вы достаточно телетабельны.
— Ну и словечко!
— Профессиональное, Елена Владимировна. А вообще… вообще, сюжет о Скалистом плато — самый лучший в нашем журнале, поздравляю.
— Спасибо.
Дроздова спустилась по крутой лестнице в город, пошла на рынок. Здесь она купила фрукты, зелень. На проспекте в специализированном магазине приобрела бутылку «Псоу». Завтра во время передачи они устроят дома пир!
У гостиницы она увидела Васина и Орлова, подошла к ним.
Игорь Иванович, облаченный в мундир, выглядел необычно строгим. На левой стороне его груди играли в лучах солнца орденские планки. Орлов, опершись на трость, поклонился Дроздовой и вместо приветствия пропел: «И думать не додумался, что встречу я тебя…»
— Вы тоже любите эту песню?
— Почему — тоже?
— А вы у Игоря Ивановича спросите. Простите, не смогла прийти на чествование: записывалась на телевидении. Передача завтра.
Васин молчал, покусывая губы. Глаза его, опушенные длинными ресницами (совсем как у девушки, — часто сравнивала Дроздова), смотрели мимо Елены, Дроздова коснулась его плеча:
— Игорь Иванович, ну, миленький, не обижайтесь, не смогла прийти.
Васин вздохнул, сосредоточенно рассматривая свои ногти. Дроздова, чувствуя вину перед ним (сколько раз он напоминал ей о чествовании), смущенно переминалась с ноги на ногу.
Орлов отошел в сторону.
— Я, пожалуй, пойду, — проговорила Дроздова, перебрасывая сумку из руки в руку.
— Ноша не очень тяжела? — наконец Васин разомкнул губы. — Вы ею играете, как пушинкой.
— Своя — не тянет, — Дроздова, приглядевшись к Игорю. Ивановичу, заметила, что он бледнее обычного, под глазами легли темные круги. В бороде поблескивают отдельные сединки. Видно, устал человек.
— Завтра покажут передачу. Мне сказали, что получилось неплохо. Приходите к нам, — вырвалось у Лены, — посмотрим вместе.
— К кому это — к нам? — резко повернулся к ней Васин.
— К Туриевым. Я решила перед отъездом в Москву пожить у них. Вернее, мама Бориса Семеновича попросила помочь ей по хозяйству, она приболела.
Игорь Иванович, прищурившись, внимательно посмотрел на нее, словно видел впервые.
— Вы столь поспешно покинули гостиницу, даже мне не сказали. Представьте мое удивление, спрашиваю у дежурной по этажу, куда вы запропастились, а она отвечает: «Дроздова номер свой сдала». — Васин вытащил из кармана мятую пачку, губами достал сигарету, прикурил, щелкнув изящной зажигалкой.
Дроздова сказала:
— А мне больше нравится, когда вы достаете сигарету из портсигара — элегантно у вас получается.
— Хотел похвастаться перед вами в ресторане, — небрежно ответил Васин, глубоко затягиваясь.
— И забыли продемонстрировать свою элегантность передо мной, — Дроздова поставила сумку на асфальт, — портсигар красивый. Золотой?
— Позолоченный, но сделан хорошо, со вкусом. Может, вам помочь? — Игорь Иванович потянулся за сумкой, взял ее.
— Вы уже помогаете. Тут рядышком, в Хлебном переулке.
— Знаю, — мрачно проговорил Васин и окликнул Орлова.
Солнце зашло за Главный хребет. Небо на западе багровое, тревожное, нависло одним краем над городом. Все порозовело — дома, деревья, столбы. Свечами горели минареты старой мечети. Орлов с нескрываемым восторгом смотрел на все окружающее и восхищенно приговаривал:
