называли диссидентами, вспомнил Владимир. Да. Вот откуда искусство переговоров вроде этих. Это навык защиты человека от государства.
– Комиссионные, естественно, тоже после снятия ареста, – закончил Владимир.
Они с Самвелом обменялись взглядами, и продолжал уже Самвел:
– Вот номера счетов.
Соломон Давидович извлёк откуда-то из-за пазухи блокнот и ручку. Самвел стал писать на листке, вырванном из блокнота. Номеров и названий банков было много.
– С этого счёта могут выдать наличные. Я даю вам доверенность, как мы её оформим?
– Оформит наш юрист, – неспешно проговорил Репша. К нему уже вернулся не только цвет лица, но и прежний вальяжно-самоуверенный гундосый выговор.
– Только в нашем присутствии, – быстро сказал Соломон Давидович, и ленинградский гранит опять проступил в его голосе.
– Господа частные детективы… Но уж это последнее условие? – на разомлевшей от пива физиономии выразилось нечто похожее на досаду и нетерпение.
– Насколько я понимаю, оформлять должен нотариус, – вставил Владимир.
– Последнее, последнее, – ворчливо поддакнул Соломон Давидович.
Допили пиво. Соломон Давидович расплатился.
Нотариальная контора была за углом.
– Заинтересованное лицо вы, – Соломон Давидович нацелил нос на Репшу. – Услуги нотариуса – за вами.
Репша безрадостно кивнул и не попрощался, когда странная компания, выйдя от нотариуса, разделилась.
– А вы знаете, товарищи, что мы надёжно сели на мель? – сказал Соломон Давидович, провожая взглядом плотную спину Арвида Репши, уже мелькавшую среди немногочисленных прохожих перед парадным каменным крыльцом министерства. – Угощать министерских едоков на их уровне… хм, да-с.
Он комически вывернул карманы брюк.
Владимир почувствовал, как его щекам стало жарко. Этот человек приютил их с Самвелом, и не только их – он давал приют, кров и стол ещё четырём людям, хотя бы ненадолго. Дал ему одежду. Тратит на них время, в том числе рабочее – что бы там ни говорилось насчёт опаздывать. Как его отблагодарить? Любых денег мало будет. А ещё пятьдесят латов тому санитару… его ещё надо будет найти, но тут поможет Кристина. Только когда, ведь хотя на «Поповке» Владимир со времени выселения и появлялся, зарплаты там как не было, так и не предвидится…
Видимо, растерянность на его лице была замечена.
– Ну, ну, молодой человек, нит гедайге, поётся в песне, поётся, не унывайте! Мне пора в гараж, а вы подходите в «Эксцельсиор», а то Арик уже спрашивал, помните, спрашивал вчера, что у нас следующим пунктом программы, что следующим – Силинь или не Силинь? Договаривайтесь! Счастливо! – и Соломон Давидович исчез в направлении зелёного «Москвича».
Арик, как всегда, встретил Владимира и Самвела почти конским победительным ржанием.
– Я не полиция, у меня и в фургоне покомфортней. Вот вам новости, если разберётесь. Я не разобрался, у меня высшего нету. Гы! Хотите, едем?
Совал в руки газету, пестрившую латинскими буквами, указывал ею на двери фургона, где виднелись какие-то механизмы.
Владимир и Самвел влезли. Как только захлопнулась дверь – тут же зажглась лампочка. У стенки, за механизмом (что-то вроде лебёдки, показалось Владимиру), лежало прямо на полу выломанное из троллейбуса сиденье. Оба сели, и Владимир попытался читать газету. Это была «Svenska Dagbladet». По-шведски Владимир не знал ни слова, от букв с точечками и кружочками наверху рябило в глазах, сиденье ползало по полу на поворотах, толкая их с Самвелом друг о друга, но тем не менее он листал газету, сопротивляясь дорожной тряске, пока ему не бросилось в глаза слово «RIGA». Рига? Видимо, да. Он попробовал вчитаться. Слов, похожих на знакомые, в статье на полполосы было много. Кроме «Риги», часто упоминались «полиция», «депортация», «Россия», что-то «гуманное», «интернациональное». Было название в кавычках, содержащее слово «Латвия». Разок даже «фашизм». Ещё попалось слово «Autovagen» – Владимир знал, что по-немецки «ваген» скорее кузов автомобиля, чем вагон поезда. Видимо, оно должно было значить фургон, те три фургона, которые он видел на обочине под Карсавой, в которые совал хлеб и воду. Их с Самвелом тряхнуло последний раз, и открылась дверь.
– Мне работать надо, а пока просто: кто-нибудь что-нибудь понял?
– Про то, как нас взяли, как вывезти пытались…
– Вот-вот. Давайте – или прячьтесь, или помогайте. Что там тип из министерства, этот – то ли колобок, то ли фрикаделька?
Говоря так, Арик достал из фургона тележку на маленьких колёсиках. Владимир набросил спецовку, валявшуюся в фургоне, и стал помогать. Они с Ариком водрузили на тележку напоминавший лебёдку механизм.
– Где мы?
– На капремонте жилого дома. Крыша, проводка… Тут вас не знают, не бойтесь.
– Ваш папа передавал всего наилучшего, – сказал Самвел, – и поручил узнать, что будет следующим пунктом программы.
– Гы! – Тут Арик понизил голос. – Само-знамо, Силинь предстоит. Ну, до вечера!
Счета Самвела разблокировали через три дня.
Самвел первым об этом и узнал. Он ходил в Парекс-банк, как на работу. Охранник и операционист уже узнавали его – человек в трико с вытянутыми коленками всё-таки не был типичным клиентом банка.
– Погорелец, что ли? – спрашивал охранник, русский вихрастый парень. – Вот и будешь знать: всё сгорит, а что было в нашем банке – никогда не сгорит!
– Счёт арестован, – без всякого выражения отвечал латыш-операционист, прямой, как облизанный, напоминавший Самвелу некий орган порядка, например, гаишный жезл. Или ещё какой-нибудь орган. Сходство усугубляли чёрный костюм, белая рубашка, очень белокожее лицо и блондинистая шевелюра.
На четвёртый день жезлообразное белокожее лицо в окошечке чуть дрогнуло – это означало намёк на улыбку.
– Арест со счёта снят. Заполняйте расходный ордер, пожалуйста.
Самвел открывал счета по своему ещё советскому паспорту – по крайней мере здесь, в Парекс-банке, было традиционно всё равно, синий ли паспорт гражданина Латвии, серый ли паспорт негражданина, иностранный или старая краснокожая паспортина. Советский паспорт Самвела был тщательно сверен с реквизитами счёта, после чего одушевлённый орган банковского порядка стал предупредителен:
– Справка о состоянии счёта нужна, господин… Мак-Артурян?
– Канэшно! Пажалуйста!
Акцент прорвался, потому что Самвел был счастлив. От одного вида человека в окошке, будившего в нём веселье, почти неприличное озорство. От того, как на заграничный манер произнесли его фамилию. Даже оттого, что согласно справке о состоянии счёт непосредственно сегодня очень изрядно похудел. Это означало, что молоденький пухленький чиновник, любитель пива, воспользовался доверенностью и взял плату за свои услуги. Расплатиться с долгом, хотя бы только с частью его, скинуть хотя бы сколько-то забот с плеч – ну не счастье ли это?
Вечером был пир на весь мир. С изысканными копчёностями, винами, фруктами. И неизменным чаем по методу Соломона Давидовича. В ресторане отмечать событие не стали – и не потому, что у большинства участников не было приличных, по меркам ресторанной публики, костюмов. Нет, и Самвел приоделся – в тёмно-бордовом двубортном костюме-тройке, в модных узконосых туфлях, хорошо выбритый, он стал элегантен; и Владимир с удовольствием принял в подарок от брата новую серую в рубчик пиджачную пару, новые ботинки с немодными оквадраченными носами – главное, что Владимир ценил
