— Так! Встали в круг! — скомандовал Соловей Кириллович. — Марат! Ну иди же сюда! На середину!
Зять, покачиваясь, подошел к тестю, глупо и непонимающе улыбаясь, оглянулся на гостей.
— Посвящаю тебя, сын мой, в охотники! Шампанское сюда!
С хрустальными бокалами и высокими бутылками на подносах торжественно приблизились официанточки. Штапин продолжал:
— Держи вот здесь и здесь. Сюда надо нажимать. Сюда целиться. Посмотрим, нет ли над нами дичи? Вон, чтой-то там порхает. Ну-ка, наводи. Пали!
Бах!
— Не попал. Еще пали!
Бах!
— Ну, ничего. Почин сделан. Держи, — Штапин повернулся к официантке с подносом.
Зять приставил ствол к ноге. Тесть вложил ему в свободную руку пустой фужер, стал разливать шипучее виноградное вино.
— Виват, сынуля! — прокричал Соловей Кириллович, отбрасывая пустую бутылку.
Все дружно закричали и выпили.
Вертанов еще дружески хлопал Марата по плечам, когда оживленная компания с гомоном повалила в дом.
— За стол! За стол! — подгоняла опять всех секретарская жена, — Катя! Дуся! Чай разливайте!
— Папулек! Ты у меня прелесть, — чмокнула Вика в щеку отца и опустилась рядом с ним на стул.
— Ну, Соловей Кириллович! Вы и мастер! — пропела Софа, садясь напротив Штапина. — Как замечательно, как тонко все продумали! И как это вам удается? Я всегда говорила, что вы большой талант!
— Да уж, как видите, — самодовольно изрек Штапин. — А вы угощайтесь, Софочка, — положил ей на блюдце глыбастый кусочек торта.
— А что-то я Марата не вижу, — сказала теща, глядя на пустой стул.
— Проветривается, — произнес Вертанов. — Ему полезно, — пододвнул и со своей стороны Софочке блюдце с тортом.
— Вы меня просто балуете, Юрий Осипович. А фигура? — игриво вздохнула Софа.
— Ну, пап, ты мне и удружил. Маратушку теперь от ружья не оторвать, — произнесла Виктория и, наклонившись к отцу, добавила. — Боюсь, он и спать с ним сегодня ляжет…
— Неужто ревнуешь мужа к ружью? — поперхнулся Соловей Кириллович. — Ну, знаешь.
Донесся звук выстрела.
Все замерли.
— Это что такое? — спросил Вертанов.
— Марат палит! — воскликнула Вика.
— Так! Всем оставаться на местах! Юра! Можаров! Пошли! — Штапин шустро поспешил к выходу.
Громыхнул еще выстрел.
— Господи! Иисусе! — перекрестилась теща.
Выскочив на крыльцо, Штапин, Вертанов и Можаров столкнулись со вбегавшим на ступеньки Дубняшом, который держал наизготовке пистолет.
— Где, где стреляют? — шумнул Штапин.
Дубняш показал стволом в сторону фруктовых деревьев.
— Опер! Вперед! Только на поражение не стрелять! — скомандовал Можаров.
— Кто это? — спросил Вертанов.
— Наш сотрудник для охраны, — ответил Майор.
— Попробуйте зайти с тылу, — засуетился Вертанов.
— Я вдоль малинничка! — бросил Дубняш и, пригнувшись, побежал. Раздался еще выстрел.
— Вон он! — Можаров показал на огонек только что мелькнувшей вспышки.
— Пошли! Но осторожнее! В случае чего — ложись! — скомандовал Штапин и двинулся к темнеющим деревьям. — Идиот пьяный! Не видно ни фига, а он палит!
Стали подходить кt кустам.
— Маратик! Зятек! Ты чего шумишь! Пошли чай нить! — вкрадчивым зазывающим голосом прокричал Штапин. — Самовар стынет! Компания скучает. И Вика тебя заждалась.
— Сейчас как врежу! Вон этой, пузатой! Ворона, что ли? Чтоб не каркала на мою новую жизнь! — послышалась заплетающаяся речь Марата.
— Да брось ты ее! Пошли еще по махонькой…Там гости ждут!
— Сейчас врежу и приду! — продолжал жених.
Тут же прогремел выстрел.
— Ложись! — скомандовал Вертанов.
Все трое прилегли к мокрой земле.
— Вот тебе и сирота, мать его! — выругался Штапин.
Снова послышался плачущий голос жениха:
— Промазал!
— Можаров, вперед! — скомандовал секретарь.
— Слушаюсь, — простонал тот и новыми ботинками замесил грязь за колышками палисадника.
— Ну ты и молодчага, Марат! Я уверен, что ты ее прикончил! — прокричал Соловей Кириллович.
— Где подранок? У вас там? Сейчас добью!
Можарова стремительно отшвырнуло назад.
— Он по земле целит, — визгнул он и покатился дальше.
— Где дичь? Я не вижу, — зазвучал голос Марата и захлебнулся.
Из кустов послышалась возня, вскрики и затем уж спокойный баритон Дубняша:
— Принимайте своего Робин Гуда.
Штапин, Вертанов и Можаров вскочили и, дружно меся ногами чавкающую грязь, бросились на голос. Дубняш прижимал секретарского зятя тощим животом к земле, при этом рука его была заломлена за спину.
Ружье чернело на отлете.
— Где патроны? — прохрипел Штапин, схватив двухетволку.
— Вот, — Дубняш протянул в ладони смятую картонную коробку.
Штапин ссыпал набитые дробью и порохом гильзы в карман и сказал пугающим полушепотом:
— Знал бы, я бы тебя не так посвятил! Чего уж…
Махнул рукой и направился к дому.
— Бать! Я что-то не так сделал, извини!
Преддипломное время (а его катастрофически не хватало) пролетело для Комлева в лихорадочном сумбуре, в бесконечной спешке, нервотрепке и беготне. Приходилось отчаянно совмещать непростые студенческие заботы с милицейской повседневностью. Были и серьезные срывы в работе, на что Шкандыба — к удивлению Афанасия — не проявлял более присущих ему отрицательных эмоций, а лишь молча разводил руками, дескать, что же ты, брат, опростоволосился.
В светлой университетской аудитории за скрипучими столами, парадно выставленными вдоль стены, расположились члены экзаменационной комиссии. По самому центру восседал заведующий кафедрой уголовного права Лев Дмитриевич Козарев. прослывший среди студентов не просто суровым, а беспощадным экзаменатором. Малейшей своей снисходительностью он не баловал даже — в отличие от других преподавателей — и самых юных смазливых дипломниц.
По обе руки от него сидели встрепанные тщедушные доценты Владимир Адольфович Бабаев и Дмитрий Петрович Зотов. Именно с ним Афанасий когда-то пытался спасти Недосекину. Торцевые фланги столов были отведены женщинам. Напротив же столы были широко раздвинуты, и за ними ежились дипломники, ожидая каждый своей очереди.
Комлев стоял на кафедре и листал в руках толстенную папку дипломного проекта с мудреным названием: «Профессиональная этика следователя». На выступление ему было отведено всего двадцать минут, и потому он смущенно торопился, пропуская отдельные слова и даже целые фразы.
— … исключение всяких пристрастий, посторонних влияний и воздействий… Иначе говоря, профессионализм зависит от нравственности юриста.
