— … исключение всяких пристрастий, посторонних влияний и воздействий… Иначе говоря, профессионализм зависит от нравственности юриста.
Комлев поднял глаза и встретился с блаженным взглядом Зотова, чью диссертацию он так старательно использовал.
— Мечта! — иронически бросил Бабаев. — Романтика — это хорошо! Но среди людей нашей профессии романтики давно повывелись. Вы с Дмитрием Петровичем, можно сказать, последние — реликтовые экземпляры.
— В нашем государстве право — вообще, реликт, — заговорил Зотов под визгливый аккомпанемент аудитории. — Так что не будем, коллега, сравнивать наши окаменевшие перышки. Все мы птеродактили и динозавры, каким-то чудом еще доковылявшие до наших благословенных времен, когда снова воскресла мечта о правовом государстве…
В зале засмеялись.
Козарев поднял руку и, успокаивая этим жестом сидящих, сказал:
— Я, как самый древний ящер из присутствующих (зал озорно переглянулся), могу лишь согласиться с вами. Но позвольте заметить, уважаемые, что одними мечтами о торжестве права мы ситуацию не переломим. Принципы — дело хорошее. Но современному специалисту прежде всего необходимо умение учитывать реальную обстановку, в которой он находится.
— Широко мыслите, — угвердитедьно кивнул Зотов. — Это непременное условие нашего дальнейшего выживания. К сожалению…
— А теперь вопрос нашему дипломнику. Что общего в профессиональной этике следователя и врача? — спросил Козарев.
— Оба должны спешить на помощь к человеку, принимать меры не только к уменьшению вреда, но, если надо, и к спасению самой человеческой жизни, — ответил Комлев, прокашлявшись.
— А есть ли какие различия? — добивался своего Козарев.
— Существенный вопросик, Лев Дмитриевч! — покрутил головой Бабаев.
Афанасий, не долго задумываясь, выпалил:
— Врач может принимать, а следователь — нет. В смысле, подарки. Благодарственные. И экзаменаторы и дипломники дружно засмеялись.
— Знает в чем корень! — воскликнул Зотов, подняв палец кверху.
— А в чем самая острая проблема следовательской работы? — вкрутил со своей стороны Бабаев.
— Статистика, — так же бойко ответил Комлев.
— Что, что? — переспросил Козарев.
— Ну, это когда в угоду цифровому отчету дела не расследуются, а волокитятся, за батарею засовываются…
— Куда, куда? — переспросил Бабаев.
— Был у нас следователь один. Он папки с делами за батарею отопления прятал.
— С ума сойти! — всплеснул руками Козарев.
— И часто у вас такое? — прижмурил глазки Бабаев.
— Но ведь это зависит от чего? Конец года. Начальство жмет. В отчете требуется галочка. Ну и…
— И вы идете на уступки? — цеплялся за слова Бабаев. — А где же ваш нравственный кодекс, о котором вы так красиво говорили?
— Я лично стараюсь этого не допускать, даже борюсь. Но давление сверху не каждому удается преодолеть.
— Интересный поворот. Нас ведь объявили реликтами, последними могиканами, кто держит марку. А вы взяли и порушили это прекрасное видение, — задумчиво произнес Зотов.
— Думаю, можно подвести итоги, — тряхнул головой Козарев. — С теорией у вас, молодой человек, все в порядке. Но оценку все-таки снизим. Принципиальности вам не хватает.
Афанасий почему-то согласно кивнул головой.
Вручение дипломов проходило в актовом зале университета. Выпускники поднимались на высокую сцену, где ректор каждому новоиспеченному юристу долго тряс руку. Комлев сидел в четвертом ряду, смотрел на проходящих мимо счастливчиков, слышал хлипкие вежливые хлопки и думал: «Вот и все. Шесть лет. И во имя чего? Ведь меня не научили главному. Как пробиться в жизни сквозь фальшь отчетов. А, может, на них все государство держится? Эх, Россиюшка…» Тут услышал свою фамилию. «Похлопают или нет?» Принимая диплом из бескостных ректорских рук, услышал два-три жидких хлопка в глубине зала.
«Вот и прихлопнули», — подумал он и вернулся на место, отчетливо осознавая, что настоящего праздника не получилось. Не состоялось освобождение души. Не ушла, не исчезла тяжесть, которая мучала его все последние месяцы.
— Ты бы глянец на физиономии чуть поубавил. Держи. Чтобы жизнь тебе раем не казалась! — Шкандыба бросил на стол перед Афанасием схваченную толстой скрепкой пачку бумаг.
«Даже не поинтересовался защитой, — с обидой подумал Комлев. — А впрочем, это даже лучше. Зря душу трепать не бyдет».
Дело было о квартирной краже из частного дома. Похищено золото — два перстня и два кольца. Из заявления потерпевшей — некой гражданки Клюевой — следовало, что указанные вещи хранились в шкатулке. В протоколе же осмотра места происшествия было отмечено, что с нее сняты отпечатки пальцев.
— Переулок Прянишный. Зона Дубняша, — подумал Афанасий. — Опять мне с этим долдоном дело иметь!
Взялся за ручку двери с табличкой «ДУБ…», которая оказалась запертой. Только развернулся назад — навстречу опер.
— Ну что, правовед! — вместо приветствия сказал тот. — Будем снова забывать теорию?
Зайдя за опером в кабинет, Комлев сел:
— Слушай, мне квартирную по Прянишному сунули.
— Поздравляю! Можешь поиметь удовольствие с этой Клюевой, — расплылся в улыбке Дубняш.
— О чем ты?
— А что тут рассказывать. Дело гиблое. Ты сам подумай. Она буфетчица на вокзале. Кто к ней только под юбку не лазит. И еще залетные. И командировочные.
— Так она что, их домой водит?
— Соседи говорят, что не квартира, а проходной двор.
— Ну хоть подозреваемых она назвала?
— Да она и сама не помнит, когда золотишко видела в последний раз. Можешь с ней сам поговорить.
Следователь позвонил в привокзальный ресторан и узнал, что как раз сегодня обслуживает смена Клюевой. Сунул дело в портфель и пошел на трамвайную остановку. Слабый теплый ветерок раскачивал потемневшие мочалки тополей, с которых летели ошметки летнего снега, оседавшие на земле сбившимися хлопьями. Пахло смешанным запахом предлетней свежести и бензина. «В отпуск бы сейчас да из города», — подумал Комлев, поднимаясь на трамвайную подножку.
Вокзал, как всегда, был многолюден. В зале ожидания толклись мешочники. В одном из углов расположились пестрым своим табором цыгане с целым выводком вертлявых, чумазых детишек. Афанасий протолкался к буфету, где крутились две довольно крупногрудые и пышноволосые буфетчицы. Он обратился к сгорбленной, костлявой посудомойке, убиравшей со столов грязные тарелки:
— Клюева работает?
— Здесь, — ответила та, внимательно оглядев милиционера.
