— Он тут свидетелем у нас проходит.
— Да я его сейчас, как редиску, выдерну.
Афанасий услышал, как в мембране глухо раздалось:
— Уран! Уран! Говорит Буран! Слышите? Прием. Кисунев с вами? Пусть немедленно едет в отдел к Комлеву. Ну, помните, у нас работал. Зачем? Снимать с работы будет.
Хохотнув, Пустоболтов сказал Афанасию:
— Ждите. Будет.
В тот вечер Кисунев в райотделе так и не появился, хотя на повторные звонки Пустоболтов неизменно отвечал:
— Выехали.
На следующие сутки, еле сдерживая возмущение, Комлев позвонил Фуфаеву.
— Никодим Никодимыч! Здравствуйте! Бывший заместитель вас беспокоит.
— Обратно, что ли, вернуться надумал?
— Тут дело одно — Кисунева допросить, как свидетеля. Никак не могу поймать.
— Ну ты же там наш человек.
— Да вытрезвителя это не касается. Расследуем квартирную кражу, а Кисунев — знакомый потерпевшей.
— На сердце сразу легче стало. А этот голубчик как раз скоро должен появиться. Много хоть украли?
— Да так, разное.
— Все мелочевкой занимаешься, Афанасий.
Прождав впустую до полудня, Комлев снова позвонил Фуфаеву.
Тот словно спохватился:
— У меня прямо из головы вылетело. Я ж его на неделю отпустил. Тетку хоронить. А как вернется, сам позвоню тебе. Ну что, вор еще не нашелся?
— Прорабатываем одну версию, — выдавил с неприязнью Комлев. Положил трубку и подумал:
— Всполошилась мафия милицейская! Значит, за Кисуневым надо будет еще погоняться.
Позвонил в дежурную часть.
— Архаров слушает.
— Семеныч! А начальник у себя?
— Нету.
— Скоро будет?
— Не ранее, как на следующей неделе.
— Кто же за него?
— Чижик-пыжик.
— Понятно, — сказал Афанасий, кладя трубку. — К Можарову идти бестолку. Даже если и что, он не позволит сор из избы выметать. С Кучерявым поговорить? Тоже на себя лишнего не возьмет… Эх, была не была! Натравлю-ка я Дубняша.
Покрутил диск телефона:
— Слушай, опер! У меня тут кое-что прорисовывается.
— Пальчики совпали? У армяшечки, небось?
— Зайди лучше.
Дубняш появился в кабинете:
— И кто же почистил нашу Зинулю? Экспроприировал, так сказать, оковы капитализма?
— Пока все сходится на Кисуневе.
— И отпечатки совпадают?
— Он у меня пока в бегах. Только потянул к себе, как у него в одночасье тетка умерла.
— Так, так, — Дубняш побарабанил по столу. — Не знаю, как там с тетей, а уж дядю мы со дна морского поднимем.
— Какого еще дядю…
— Самых честных правил… Кису, конечно. Я же ведь кто? Я — опер. А стало быть, должен знать все. Вот только ты, Комлев, для меня загадка природы. Не пьешь. Не куришь. На чужой постели не светишься. Но подожди. Я и тебя выведу на чистую воду. 'А теперь собирайся. Кисунева ловить будем.
Когда сели в машину, Дубняш скомандовал водителю:
— В поселок!
В конце извилистой дороги показалась вытянутая, словно размазанная по земле, коробка хлебозавода. Лихо повернув, въехали в узкий переулок, густо поросший муравой. У дряхлого домишки с кучей угля рядом и со стопой листов шифера в кустах смородины Дубняш велел остановиться.
— Это вы к Балыкову? — спросил водитель.
Афанасий вспомнил своего сослуживца из вытрезвителя и, ничего не понимая, глянул на оперуполномоченного. Тот подмигнул:
— Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто пришел от подруг… Пока его незабвенную тетушку другие хоронят. Гляди, чья рожа в окошке!
Комлев узнал лицо Кисунева, которое туг же скрылось.
— Теперь живее! А-то сбежит, — бросил Дубняш и ринулся к калитке.
Когда вбежали в заваленный всяким барахлом двор, то услышали, как сзади дома хлопнула дверь.
— Стой! Бородавка плешивая! — рявкнул опер, и они кинулись вокруг дома.
В несколько прыжков Дубняш нагнал Кисунева, уже почти залезшего на забор, и ухватил его за штанину. Сдернул на землю:
— Ты чтой-то от нас?
— А вы чтой-то за мной? — сказал тусклым голосом Кисунев, поднимаясь с земли и растерянно поводя своими кошачьими глазами.
— У нас, брательник, работа такая, — важно произнес опер. — А вот ты что тут делаешь?
— Тетку поминаю.
— А сам хозяин где?
— Уже помянул…
— Поедешь с нами в отдел. Все вопросы там будешь задавать, — сказал Комлев.
Машина тронулась с места. Кисунев все-таки спросил:
— Что так приспичило? Меня же на похоронах ждут.
— Куда ехать? Подскочим вместе, — продолжил опер.
— Для такого святого дела вы мне компания не слишком подходящая, — огрызнулся Кисунев.
Входя в милицейскую дежурку, он отряхнул вымазанные землей брюки и пригладил волосы. Как ни в чем не бывало, уселся на стул в кабинете Комлева и небрежно забросил ногу на ногу.
— Так что стряслось? — спросил нагло, задрав вверх свой мясистый бородавчатый нос.
— Ты, Кисунев, знаешь, что у гражданки Клюевой, проживающей по Прянишному переулку, произошли квартирная кража?
— Да, да.
— Похищены драгоценности. А ты один из приятелей Зинаиды Ивановны, — начал Комлев.
— Допустим, что так.
— Допустим, — вмешался опер, — что ты нам сейчас отпечатки пальцев своих оставишь.
Дубняш взял с подоконника металлическую коробочку, открыл, достал черный валик с краской.
— А с члена моего вы не хотите отпечаток снять, — со сдержанной яростью прошипел Кисунев, сбросив ногу с колена и напряженно подрагивая ей.
— В прошлую пятницу у Зинки дома был? — спросил Дубняш.
— Ну и что!
— Комод открывал? — подключился Комлев.
— А что мне там делать в ее комоде!
— Знал, что у нее драгоценности? — продолжал вопросы.
— А у какой буфетчицы их нет.
— Чист? Тогда что ты тут дергаешься?
— Для меня вся эта процедура оскорбительна!
— А через забор сигать гордость тебе не помешала? — спросил Дубняш.
— А это уж не ваше дело! На подворье друга я могу хоть на голове стоять. А сейчас мне идти надо. И не фиг мне тут делать! — оттолкнулся ладонями от боковинок стула.
Комлев с Дубняшом переглянулись.
— Руки крутить тебе сейчас не будем. Не хочешь по-хорошему, сделаем так, что потом свету белого не взвидишь, — смягчив тон, произнес Дубняш. — А пока иди.
Положил коробочку на подоконник.
Глядя на округлившиеся глаза Комлева, мол, чего это ты отпустил его, сказал:
— Чую, с этим горлопаном ты еще намуздыкаешься. Но не переживай. Нам пока и вот этого с тобой хватит, — подняв стул к свету, показал на сальные отпечатки пальцев, оставленные сержантом на плоских боковинках. — Сгодятся?
