— Ну, тогда разрешите откланяться, — повеселела Задорина. — Пойду готовиться к сдаче материалов. — Она забрала свою папку и покинула кабинет.
— Кажется, не обиделась, — с облегчением передохнул Сажин.
— Кажется, — согласился Новгородский и сразу приступил к делу. — Кроме той подводы, которую вы дали нашим людям на станции, завтра утром потребуются еще две. На время. Где мы сможем их взять?
— Где угодно, — сказал Сажин. — Хотя бы в зареченском колхозе. — Они стали обсуждать план ночной операции.
После допроса Булгакова и беседы с Огнищевым Новгородский собрал короткое совещание. Капитан был в хорошем настроении. Показания арестованного его удовлетворили вполне, а рассказ Огнищева о похождениях Осинцева даже развеселил. У капитана камень свалился с души. Все стало на свои места, оставалось только дать конкретные указания непосредственным исполнителям. Вырвавшееся у Вознякова замечание о Николашине хоть и предупредило Мокшина, но это случилось слишком поздно для него. Теперь никакие ухищрения не могли избавить шпиона от заслуженного возмездия.
Новгородский оглядел присутствующих и сдержанно улыбнулся. Ему было весело видеть, как удивлялись друг другу Стародубцев и Огнищев, особенно первый. Они сидели рядом, колено к колену, и чувствовали себя неловко, как два жениха, нежданно-негаданно пришедшие со сватами к одной невесте.
«Ничего. Привыкнете», — мысленно подбодрил их Новгородский и спросил для пущей убедительности:
— В какое время проходят пассажирские поезда через Хребет в сторону Сосногорска?
— В три часа дня, одиннадцать часов вечера и в семь утра, — ответил Клюев.
— Понятно, — сказал Новгородский. — Поскольку Возняков проговорился, Мокшин рассчитал свои действия верно. Выехать в пять утра из села, по дороге уничтожить Булгакова, затем разделаться с Куницей и сбежать с утренним поездом. Все верно. За маленьким исключением. Он не учел нас.
— Именно с утренним, — согласился Клюев, встряхивая огненно-рыжей шевелюрой. — На этот поезд всегда есть билеты, но и народу едет много. Легче затеряться в случае чего.
— Итак, выезжаем в двадцать три часа тридцать минут, — медленно, отчеканивая каждое слово, начал давать указания Новгородский. — Сначала будем брать Куницу. Садовников уже там. Ему в помощь Клюев и Стародубцев. Вперед пустить Булгакова. Своему Куница откроет безбоязненно. Брать без шума. Не стрелять ни в коем случае. Остальным быть у дома. Думаю, справимся. Званцева со станции снимать не будем. Мало ли что.
— Справимся, — сказал Стародубцев и сжал кулаки.
Над стиснутыми челюстями у него прыгали комковатые желваки.
«Этот с самим чертом справится!» — с уважением подумал Новгородский и продолжал:
— Затем самое главное — Мокшин. Во сколько он ложится спать? — Капитан посмотрел на Огнищева.
— Когда как, — сказал Володя. — Но спит всегда крепко.
— Не проснется, когда вы вернетесь домой?
— Не знаю. Но поскольку собирается удрать — обязательно проснется.
— Примем такой вариант. Во сколько он может ждать ваше возвращение?
— К утру. Не раньше. Он знал, что лесовозы с двенадцати ночи до шести утра лес не вывозят, но не сказал мне об этом. Я узнал, что порядок подвозки леса изменили только здесь, в Медведёвке.
— Как вы объясните свой ранний приезд?
— Скажу, что с аварийной машиной добрался.
— Сойдет, — одобрил Новгородский. — Тем более что рассуждать нам с ним долго нечего. Кто вам откроет?
— Отец. Он не ляжет до моего приезда.
— Очень хорошо. Он же вслед за вами впустит в дом Клюева и Стародубцева. Можно так сделать?
— Можно. Я дам знать отцу.
— Отлично. Выбрав удобный момент, вы прикажете Мокшину поднять руки вверх, и по этой команде остальные войдут в комнату.
— Ясно, — сказал Володя.
— Предупреждаю, шума не поднимать. Вещи не трогать. Обыск будем делать днем. Остальные указания будут даны после ареста. Вопросов нет?
— Нет вопросов, — пробасил Стародубцев. Он был расстроен тем, что Булгакова арестовали без его участия, и горел желанием поскорей приступить к делу. — Возьмем фашистскую сволочь. Не пикнут.
— Не сомневаюсь, — сказал Новгородский и посмотрел на часы. — Сейчас восемь вечера. Сбор в двадцать три ноль-ноль. Здесь же. Теперь отдыхать.
В районном Доме культуры давала концерт бригада Сосногорской филармонии. Концерт был нудным и, как всегда в таких случаях, очень длинным. Володя слушал бодрого толстячка, с тигриным рыком читавшего стихи о войне, и еле сдерживал зевоту. Видно, ни сам артист, ни автор стихов никогда не нюхивали пороху. Стихи были кричащими, шумными, полными пустого звона. Потом щуплый, вихлястый конферансье под аккомпанемент баяна пел пародии на военные темы, и эти пародии тоже были нудными, примитивными. Володя в который раз пожалел, что пошел в клуб, а не к Сажину на капустные пельмени. Порфирий Николаевич, кажется, здорово обиделся. Но не мог же Володя прямо сказать о причине своего отказа.
А отказался он совершенно напрасно. Зайти к Наде на квартиру он так и не посмел. Потоптался с полчаса возле дома, на который ему указала одна из местных жительниц, и ни с чем отправился в Дом культуры. Там Нади не оказалось.
Перед концертом в фойе вовсю шли танцы под радиолу, но Володю они теперь не привлекали. Он забился в угол, сел на стул и спрятал под него новенькие, вызывающе поблескивающие красной кожей мокшинские фетровые бурки. К великому Володиному облегчению знакомых среди танцующих не оказалось, так что не пришлось никому объяснять, зачем он сюда заявился столь пышно разодетым. Приглашение на танцы, сделанное Наде не однажды, казалось теперь Володе самым дурацким поступком, какой он допустил за всю свою жизнь.
«Пижон пустоголовый! — издевался над собой Володя. — Танцор! А глупее предложения ты сделать не мог? Блеснул интеллектом и изящным вкусом. Пригласил на танцы! Не мог ничего другого придумать!» — Володя издевался над собой, и лицо у него горело от жаркого внутреннего стыда. Он в самом деле чувствовал себя отвратительно.
Потом начался концерт, и Володе оставалось только терпеть да поглядывать на карманные отцовские часы, которые он предусмотрительно взял с собой.
После вихлястого конферансье грузная балерина танцевала какое-то адажио, тяжело прыгая по сцене, по-футбольному взмахивая толстыми ногами. Потом молоденькая жеманная девица спела несколько душещипательных песенок, и концерт наконец закончился. Шумная молодежь расставила кресла вдоль стен, и посреди зала снова начались танцы. Володя остался не потому, что было интересно, а потому, что времени еще было пол-одиннадцатого и к месту сбора идти раньше времени не следовало. Он примостился возле сцены и стал смотреть на танцующих.
