— Он?
— А кто еще! Он, гадюка! — Булгаков совсем освоился со своим новым положением, ткнул валенком в перекосившееся от злобы и отчаяния толстое, тонкогубое лицо Куницы.
Тот промычал что-то заткнутым ртом и забился всем своим огромным телом на загудевших половицах.
— Хорош битюг! — процедил сквозь зубы Стародубцев и вдруг изо всей силы ударил кулаком по груди предателя.
Куница ёкнул и сразу затих.
— Прекратить самоуправство, — запоздало сказал Новгородский и приказал: — Заносите!
Куницу поднимать не стали: он был тяжел, не менее десяти пудов весом; его заволокли в избу и положили посреди кухни. Новгородский властным жестом указал Булгакову на дверь. Тот ни о чем спрашивать не стал: вошел, кряхтя, лег на брошенный возле печи полушубок. В доме остались Сажин и Садовников. Остальные вышли. Новгородский замкнул выходную дверь на замок и сунул ключ в карман.
«Все очень просто, — почти весело подумал Володя, когда знакомая пароконная подвода понеслась в сторону Заречья. — Очень даже просто». И впервые за вечер вдруг почувствовал беспокойство за отца.
Над землей царствовала все та же безлунная январская ночь, рядом в розвальнях сидели Новгородский, Стародубцев и Клюев, а вспыхнувшая тревога не угасала. Наоборот, чем ближе подбегали продрогшие лошади к Заречью, тем сильнее становилась эта тревога. Впервые в жизни Володя ясно ощутил, как дорог ему немногословный, суровый отец.
«Ничего не случится. Бывалый старик!» — успокаивал себя Володя, а томительное чувство не проходило.
На окраине села он не выдержал, встал на колени и стал напряженно всматриваться в темноту, в сторону родного дома.
— Что, опять зачесалось? — усмехнулся Клюев.
— А ну тебя! — огрызнулся Володя.
— Кто там? — спросил отец.
— Свои, — чувствуя, как сваливается с души тяжелый ком, откликнулся Володя.
Тихон Пантелеевич открыл дверь. Володя ввалился в сени и, сам не зная, зачем это делает, потрогал отца за плечо.
— Жив-здоров?
— Кой леший со мной сделается...
— Пропусти вслед за мной товарищей, — шепнул Володя. — А потом запрешь сени.
— Кто такие?
— Тихо. Узнаешь. Мокшин дома?
— Спит.
Володя пошел было в избу, но отец ухватил его за рукав.
— Назарка у меня сидит.
Это было неожиданностью. Володя приостановился, потом сообразил.
— Все равно. Пропускай их в сени, а Назара потом выпроводим.
По кухне медленно плыли многослойные облака махорочного дыма. Назар Осинцев, по-домашнему подобрав под себя босые ноги, сидел на лавке и лениво тасовал карты.
— Ха! Явился, — обрадовался он Володе. — Я думал, тебя теперь до утра ждать нечего.
— Куда я денусь, — проворчал Володя, скидывая полушубок.
— Экий франт! — восхитился Назар, оглядывая Володю. — Ради кого ты так вырядился?
— Для себя... — Вспомнив о Наде, Володя помрачнел.
— Ишь ты, надулся сразу! — добродушно хмыкнул Назар. — Ладно, не надувайся. Ни о чем не спрашиваю. Подключайся-ка лучше к компании. В дурака срежемся. А то вдвоем скучно.
— Который час? — намекнул Володя.
— А черт его знает... Мы тут с Пантелеичем дали дрозда!
— Валенки-то хоть подшили?
— Подшили.
Вошел Тихон Пантелеевич, незаметно подмигнул сыну.
— Ну что, втроем срежемся? — весело спросил Назар.
— Да не знаю... Как у нас со временем-то?
— Вот те на! — обиделся Назар. — А сам только что грозился отыграться.
— Ну, вы как хотите, а я спать. Завтра рано вставать, — сказал Володя.
— Ничего себе хозяин! — еще больше обиделся Назар. — Друг называется. Единственный раз к нему в гости пришел, а он рожу воротит.
— Голова болит, Назарка, — натянуто улыбнулся Володя. — Веришь?
— Гость обязан всему верить, — проворчал Назар, взял с печи портянки и стал обуваться. — Друг называется. А я его, как путного, почти всю ночь жду. Отца развлекаю...
— Ну не сердись, Назарка! — Володя встревожился, поняв, что если Мокшин не спит и слышит Осинцева, то обязательно насторожится.
— Ладно. Бывай здоров! — сердито сказал Назар. Тихон Пантелеевич вышел проводить гостя.
Володя проверил пистолет и направился в свою комнату. Его предположение оказалось верным. Мокшин действительно не спал, был чем-то обеспокоен. Больше того. Он был в брюках, валенках и свитере.
— А-а... кавалер... — через силу улыбнулся Мокшин. — Так рано?
— Куда это ты? — спросил Володя.
— До ветру...
Володя мгновенным взглядом окинул комнату. Постель квартиранта была взъерошена, на стуле лежал рюкзак, на столе старый отцовский дробовик, патронташ...
— А ты что-то рано сегодня. Я тебя позже ждал, — незнакомым, чужим голосом сказал Мокшин, нахлобучивая шапку.
Неестественность его голоса заставила Володю вздрогнуть. В то же время в сенях упало и с громким звоном покатилось пустое ведро. Володя невольно оглянулся и тотчас инстинктивно откачнулся к двери. Мокшин стоял бледный, с перекошенным лицом, он держал в руке пистолет.
— Ни с места! — зловеще прошипел он. — Ни с места, щенок! Одно движение и получишь пулю в лоб! — Свободной рукой он нащупал лежащий на стуле рюкзак, другой продолжал целиться в Володину грудь.
Все это произошло настолько быстро, что Володя опешил. Именно опешил, не испугался.
— Стоять на месте! — продолжал шипеть Мокшин и начал пятиться к окну.
«Уйдет! — понял Володя. — Через окно...»
В то же мгновение он бросился к Мокшину. Тот размахнулся пистолетом, но Володя уклонился в сторону и рукоять просвистела мимо головы. В тот же миг жгучая боль пронзила все Володино тело, у него потемнело в глазах, подкосились ноги. Но он уже обхватил колени Мокшина и, падая, с яростью рванул их на себя. Шпион плашмя ухнулся на пол, забился в жилистых Володиных руках, стараясь дотянуться до отлетевшего в сторону пистолета. Превозмогая режущую боль в пояснице, Володя мертвой хваткой стиснул дергающиеся ноги. Он не видел, как вбежал в комнату Клюев и схватил мокшинский пистолет, как вслед за ним ворвался Стародубцев и с ходу обрушил на оскалившееся лицо Мокшина удар своего литого кулака.
Когда Володя вновь обрел способность мыслить, все было кончено. Мокшин был связан по рукам и ногам, ему заткнули рот его же собственной рукавицей. Шпион лежал на полу с полузакрытыми глазами, и его бледное лицо было усеяно крупными каплями пота.
— Что, серьезно он тебя? — участливо спросил Володю Клюев.
Володя отвел взгляд от лица Мокшина, огляделся. Удивился, что лежит на сундуке. Рядом стояли Новгородский, Клюев и Стародубцев. У изголовья сидел отец. Володя постарался улыбнуться, стал ощупывать себя. Попробовал сесть. Утихшая было боль усилилась. Володя все понял.
