Так бывало каждый день; был час аудиенций, просители стекались в дом интендантства, приемные бывали наполнены людьми, пришедшими по большей части с требованием денег.
Интендант, стоя перед камином, где горел яркий огонь, со стереотипной улыбкой на губах отвечал просителю несколькими словами и переходил к другому.
Целый ряд просителей тянулся иногда часа два или три.
В этот день случайно приемные были почти пусты; едва ли было человек тридцать пять — сорок; их отпустили очень быстро. Г-н Биго был человек лет около пятидесяти, хорошо сложенный, высокого роста, с прекрасными чертами лица, с кроткой и симпатичной физиономией и весьма любимый дамами, которым он платил тем же: втихомолку его обвиняли в том, что он разорил многих из них, чтобы составить собственное состояние. Маркиза Помпадур весьма уважала его; в ней он имел преданного и неизменного друга.
Голос интенданта отличался мягкостью; манеры грациозностью и утонченной вежливостью; те, которым, по несчастью, приходилось иметь дело с интендантом, а число их было велико, поговорив с ним минут десять, были буквально обворожены его магической и непобедимой привлекательностью.
Этот человек под прекрасной наружностью скрывал глубокие пороки — эгоист, себялюбивый, он ценил только деньги; это была бездна всепожирающая и ничего не дающая. Его требования были громадны, но пороки и кутежи все поглощали; деньги, бывшие его кумиром, составляли только средство для удовлетворения его самых эксцентрических вкусов, как выразились бы в настоящее время.
Человек умный, одаренный значительными способностями, хороший работник, если бы он был честен, он сделался бы одним из выдающихся финансистов, но все эти действительные качества исчезали под его безграничной безнравственностью.
Таков был интендант Канады, человек без души, без сердца, без патриотизма, приготовлявший погибель Канады с целью воздвигнуть на ее развалинах постыдное благосостояние.
Приемы кончились. Биго сел за стол, заваленный бумагами, и собирался приняться за работу, как неожиданно один из секретарей интенданта вошел в кабинет.
— А! Это вы, Варен, — сказал интендант поднимая голову.
— Да, — отвечал чиновник, почтительно кланяясь начальнику.
— Были ли вы у губернатора?
— Точно так.
— Видели маркиза де Водрейля?
— Видел.
— Ну что же?
— Ничего; почты не было.
— Вот странно; в народе ничего не говорят?
— Прошу извинения; напротив, говорят очень много.
— А! Что же говорят?
— Да многое.
— Например?
— Предполагают если не поражение главнокомандующего, то по крайней мере неудачу.
— Ого! Это важно.
— Да, если это правда, но ничто не подтверждает этого слуха.
— Добрались ли вы до источника этих слухов?
— Пробовал.
— Ну?
— Ничего серьезного не нашел, это сплетни праздных людей, которые желают показаться сведущими, но в действительности не знают ничего.
— Я хочу иметь положительные известия; я не могу оставаться в сомнении; делайте как знаете, но я хочу получить сведения сегодня же.
— Однако, граф…
— Это ваше дело. Я сказал вам то, что хотел, ступайте.
Субделегат Варен, с которым так бесцеремонно обошелся Биго, был влиятельным лицом в Канаде. Он вышел, не возражая.
Вошел швейцар и подал карточку г-ну Биго.
— Ого! Вот визит, которого я вовсе не ожидал, — проговорил сквозь зубы интендант, — проведите этого джентльмена и, пока он будет со мной, не впускайте никого. Понимаете?
— Да, никто не войдет.
Минуту спустя вошел посетитель. Имени его не доложил швейцар, который, опустив портьеру, тщательно притворил дверь и в ту же минуту удалился.
— Ей-богу! Любезный друг, — проговорил радушно Биго, — я совсем вас не ждал; будьте желанным гостем; когда вы приехали?
— Я еще негласно здесь; я приехал инкогнито.
— Отлично! Но с вашим прекрасным фрегатом «Слава», что с ним вы сделали? Ведь его нелегко скрыть, он слишком заметен для этого, — продолжал Биго, смеясь.
— Я его оставил в Сен-Пьере. Он меня настигнет здесь не раньше четырех или пяти дней.
— Великолепно, милый друг, но для чего же эта таинственность?
— По многим причинам.
— Из которых одни интереснее других, я в этом не сомневаюсь, — проговорил, смеясь, Биго.
— Вы сразу угадали. Прежде всего, я хотел доставить вам как можно скорее письма из Франции, и в особенности письмо от маркизы Помпадур.
— Вот так внимание, за которое я вам весьма признателен. Эта милая маркиза все так же прекрасна?
— Как никогда, и все более и более ваш друг. Последние меха, которые вы ей прислали, натворили чудес в Версале.
— Очень приятно слышать.
Мы остановимся здесь на несколько минут. Граф де Витре, которого читатель, без сомнения, узнал, приехал в Квебек ночью. Свой первый визит он хотел сделать интенданту, своему другу и давнишнему союзнику. Граф прямо и отправился в интендантство. Почта, которую он привез из Франции, была слишком объемиста, чтобы поместиться в его портфеле. Остановившись в небольшом домике Каймана, граф просто-напросто положил ее в комод и запер ящик на ключ.
Эта неумышленная предосторожность спасла пакет с депешами, так как ясно, что если бы Матье знал об их существовании, то он не посовестился бы воспользоваться ими. Но так как Матье искал только портфель графа и, найдя его, прекратил свои поиски, он не мог и подозревать, что таким образом из его рук ускользнули, быть может, самые важные бумаги.
Естественно граф был очень обрадован, найдя пакет нетронутым там, где его положил.
На этот раз случай ему помог и оказал важную услугу.
— Итак, — продолжал граф, — вы довольны?
— Как нельзя быть больше.
— Следовательно, все отлично.
— Вы говорите, что никому не известно о вашем приезде?
— Никому, кроме вас.
— Тогда вы можете быть спокойны.
— Я это знаю хорошо!
— Но имеете ли вы мне что сказать?
— Должны ли вы сомневаться в этом?
— Я?.. Меньше всего на свете.
— Однако же я вам писал, желая предупредить вас о моем приезде.
— Вы мне писали?
— Ну да.
— Когда же это?
— Шесть месяцев тому назад. Письмо отправилось на пароходе «Слон».
— Я ничего не получал.
— Вы шутите, мой друг.
— Я никогда не шучу в делах серьезных.
— Так это серьезно?
— Даже очень.
— Вы не получили моего письма?
— Даю вам честное слово.
— Тогда я здесь ничего не понимаю.
— Как же это?
— Да ведь вы же мне отвечали!
— Что?.. Что вы говорите?
— Я говорю, мой друг, что вы мне отвечали.
— Ого! Это уже слишком!
