— Не беспокойтесь; впрочем, я буду ждать вас на первой ступеньке лестницы; до свидания! Еще не выпьете стаканчик?
— Нет, извините, сударь, у меня дело в самом разгаре, мне надо сохранить хладнокровие, ваше вино пьется как сыворотка и ужасно горячит; еще один стакан — и я буду пьян, а это не годится; до свидания, так в половине двенадцатого.
— Решено, патрон.
Метр Картагю вежливо поклонился и вышел.
— На этот раз я, кажется, нашел, кого мне нужно, — сказал граф, оставшись один.
Графу нечего было торопиться, он протянул обед как можно дольше и встал из-за стола около 10 часов.
Пока Витре ел и пил, он серьезно обдумывал и чем более размышлял, тем более убеждался, что скоро нападет на след вора.
Так как ему больше нечего было делать, он позвал Каймана, чтобы свести с ним счеты.
Достойный трактирщик не замедлил явиться на звонок.
— Ваш счет?
Кайман подал его, сняв шапку.
Граф едва взглянул на итог, который был между тем громаден и дал вдвое больше, чем спросил трактирщик.
— Довольны ли вы? — спросил граф, улыбаясь.
— Одно могу сказать, сударь, вы заплатили по-барски, нижайше благодарю вас, сударь.
— Мне хочется, чтобы вы сохранили обо мне хорошее воспоминание, — прибавил граф с улыбкой.
— Для меня будет великое счастье, сударь, когда вы вздумаете почтить мой бедный дом своим присутствием.
— Совсем не такой бедный, судя по тому, что мне пришлось видеть, — сказал граф, смеясь. — Может статься, что мы встретимся, Кайман, и может быть, раньше, чем вы думаете.
— Я всегда буду к вашим услугам, сударь.
Граф взял свое оружие, завернулся в плащ, надел шляпу и вышел за Кайманом, который отворил ему дверь прямо на улицу.
В условленный час Картагю был на посту; шхуна стояла на якоре в углублении небольшой бухты вне рейда; через десять минут судно было под парусом.
Патрон ничего не преувеличивал — все было так, как он говорил: «Дороде» была в отличном состоянии и имела превосходный ход.
Каюта графа была невелика, но удобна и чиста, без роскоши, но со всем необходимым.
Переезд был прекрасный и быстрый; «Дороде» скрылась в глубине залива почти неизвестного, где ей нечего было бояться.
Граф спустился в лодку вместе с патроном.
— В котором часу мы можем ехать сегодня вечером?
— Если вас не стеснит, мы отправимся в тот же час из Луисбурга; у меня есть ценный товар, который я желал бы сбыть, это скоро сделается; дамы Бостона очень кокетливы, часа в два все будет разобрано.
— Хорошо, — сказал граф, улыбаясь, — справляйте свои дела, пока я займусь своими; в половине двенадцатого мы сойдемся на люке.
— Так, сударь, я буду аккуратен. Они расстались.
Граф отправился прямо к «Сулливан и сын»; контора банкира была против бостонской ратуши, которая двадцать лет спустя приобрела известность как колыбель американской революции; в этом именно здании началась она; но это громадное событие крылось еще в тумане будущего.
Как только граф явился, его отвели тотчас же к банкиру; это был человек лет сорока восьми, с рыжей головой.
— Уже приходили получить по векселю, — сказал он, увидав графа и встав ему навстречу, чтобы пожать ему руку.
— Когда?
— Вчера в половине четвертого.
— Вы заплатили?
— Да, фунтами стерлингов, он так просил.
— Это составило порядочный груз?
— Разумеется, но с ним был здоровенный носильщик, впрочем, в последнюю минуту он переменил намерение.
— А!
— Да, он попросил четыреста тысяч ливров билетами английского банка, а остальные фунтами стерлингов, которые носильщик подхватил как фунт перьев.
— Видели вы этого человека?
— Конечно, я всегда сам выдаю значительные суммы, для того чтобы избежать ошибки.
— Похвальная предусмотрительность, — сказал граф с горечью, — хорошо ли рассмотрели вы этого человека?
— Отлично, это человек лет пятидесяти по крайней мере, маленький, толстенький, с красивым лицом, вид у него довольно жалкий и носит он огромные синие очки с зеленым шелковым козырьком над глазами… Он ли это?
— Точь-в-точь, благодарю вас. В скором времени я вам представлю некоторые вклады, чтобы уплатить кое-какие долги.
— Когда вам будет угодно, милостивый государь, я сочту себя польщенным вашим доверием.
Граф простился и вышел, сопровождаемый до дверей банкиром, который не всем оказывал такую вежливость.
— Негодяй не потерял ни минуты, — ворчал граф, направляясь к дому Грослостен близ пристани. — Этот Сулливан — идиот, удивительно, как цифры затемняют ум, я счел за лучшее ничего ему не говорить, он посмеялся бы надо мною и был бы прав; посмотрим, был ли другой поумнее?
В этих размышлениях граф дошел почти до самого дома. Сам того не замечая, граф вошел и назвал себя; как и в первый раз, его отвели в кабинет банкира, которого он застал над цифрами.
— А, это вы, граф, — сказал банкир, вставая, — милости просим; знаете, эта барыня приходила вчера в 12 часов получить по векселю; прелестная особа, могу сказать!
— Дама, — сказал граф, озадаченный, — дама приходила получать?
— Ну да, хорошенькая брюнетка, лет двадцати пяти, не больше, вы ее не знаете?
— Какой я забывчивый! — вскричал граф, ударяя себя по лбу. — Господин, которому я поручил получить по векселю, женат, я совсем позабыл, тем более что видел эту даму только один раз и то минут на пять; сделанный вами портрет похож и наводит меня на мысль, что муж ее поручил ей получить деньги.
— Очень вероятно, — сказал банкир, — мне не пришлось сделать ей никаких замечаний, так как вексель был у нее в руках; оставалось заплатить, что я и сделал.
— И прекрасно!
— Очень рад.
— Что, эта дама с мужем живет еще в Бостоне? Когда я знал их, они жили в Нью-Йорке.
— Именно, как она мне говорила, они долго жили в Бостоне.
— А теперь они там не живут?
— Нет, они вчера, в четыре часа вечера, уехали на «Быстром», который отправляется в Лондон; они выбрали это судно за его ход; кажется, дела крайней важности заставляют их как можно скорее прибыть в Англию, где они и поселятся; поэтому-то госпожа просила меня рассчитать всю сумму билетами английского банка, как самыми удобными для размена во время путешествия.
— И хорошо сделала, нет ничего более затруднительного, как фунты стерлингов в пути; со мной в эту минуту около трех миллионов банковскими билетами, это нисколько меня не стесняет, если бы у меня были фунты стерлингов, нужно было бы взять экипаж.
— И хорошую лошадь, — прибавил банкир, смеясь. Граф также засмеялся, попрощался и вышел.
— Черт возьми! — вскричал граф, когда очутился на улице. — Надо сознаться, что все ловко сыграно! Большое удовольствие потягаться с такими противниками, это волнует кровь и заставляет работать воображение; но дело еще не кончено, он напрасно торжествует; я готовлю ему под конец превосходный удар; он должен быть очень ловок, чтобы его отпарировать. Нужно самому себе признаться, хотя никто другой не узнает об этом, что никогда еще не издевались — не побоюсь этого слова — надо мною так, как этот молодец; он ничего не упустил из виду, не забыл ни одной предосторожности, впрочем, нет — эта бумажка, оставленная в моем бумажнике и которую он не подумал уничтожить заодно с другими, более важными, украденными у меня.
