Дежурный Пустоболтов глянул на сидящих перед ним за столом похожего на официанта фельдшера Коренькова и долговязого, яйцеголового помощника дежурного сержанта Шалова:
— Приступаем.
Кореньков посмотрел на работягу.
— Коснитесь пальцем кончика носа.
— Что?.. — протянул тот.
— За нос хватись, — встрял Пустоболтов.
— За нос!! — рявкнул Шалов.
Грязнолицый замотал рукой и попал в глаз.
Фельдшер понимающе кивнул дежурному, и тот произнес:
— Садитесь.
Мужичонко опустился на длинный деревянный мосток, стоящий за спиной.
— Раздевайся, — скомандовал Шалов. — До трусов.
— А, да-да!.. — проговорил работяга и суетливо стал сдергивать с себя одежду.
— Ты, — фельдшер глянул на грибника. — Вытяни вперед руки.
Тот смотрел мутными, ничего не понимающими глазами и моргал.
— Хенде хох! Папаша! Ферштейн? — произнес Кисунев.
В глазах грибника просветлело. Он замахал руками, закричал:
— Гады! Сволочи! Русские не сдаются!
— Тише-тише, отец. Тут не передовая, — бросил Кисунев.
Вдвоем с Балыковым они подхватили ветерана под руки и одернули на доски. Грибник вырывался, размахивал руками и кричал:
— Я вас! Под Сталинградом!..
— Свои, свои. Не беспокойся, — посмеивались милиционеры, задвинув отставника в деревянную выемку жесткой конструкции.
Работяга уже был в одних трусах. Другую одежду разложил вокруг себя на полу.
— Раздевайся, вояка! — шумнул Шалов грибнику.
— Да ты что?!
— Слушай, дедок!
— Нас не запугаешь!..
Шалов с Кисуневым подошли к ветерану. Молниеносно пуговицы его верхней одежды были расстегнуты. В следующие моменты он вываливался то из плаща, то из рубахи.
У Комлева заскребло внутри. Кое-как сдержался, чтобы не схватить милиционеров за руки. Закусил губу и опустил глаза. Раздетых провели мимо. Дверь захлопнулась за ними с противным лязгом задвижки.
Сантехник раздеваться стал сам. Тот же, которого доставили с перекрестка, ни с того ни с сего захныкал.
— Ну вот, и размялись малость, — сказал Кисунев, — Чё? Мы опять на подбор поехали. А вам передохнуть чуток.
— Да, да, езжайте, — каким-то топким, хлюпающим голосом отозвался Комлев.
— Альберт Владимирович! Это дедуськино… — Балыков показал дежурному на корзину и вышел за Кисуневым.
Шалов разложил одежду работяги и грибника на две отдельные кучки. Поднимая брезгливо каждую вещь, стал диктовать:
— Так, шмотки раба божьего. Брюки из темной ткани, — вывернул карманы, выложил оказавшуюся там мелочь на стол… — Рубаха в клеточку. Ботинки черные…
Пустоболтов занес одежду в акт, стал пересчитывать деньги:
— У нас все строго, Афанасий Герасимыч! Ничего не упустим.
Записал.
Вбежал участковый Тормошилов и, схватив за руку уже раздевшегося до майки сантехника, обратился к дежурному:
— Альберт! Я его заберу.
— Ну, попробуй, — сказал Пустоболтов, указывая глазами на Комлева. — Это наш новый заместитель, Афанасий Герасимович.
— Афанасий! Ты подался сюда? — удивился Тормошилов.
— Да, Иван Иваныч. Второй день уже здесь.
— Я бы на твоем месте до пенсии в теплом кабинете штаны протирал… Ну, так что ж. Слушай, я его заберу.
У Комлева возникло чувство внутреннего протеста: как это так, захочу заберу, захочу нет, что это за учреждение такое? Еле сдерживаясь, чтобы не сказать грубость, свел за спиной руки.
— А вместо него я сейчас же двух приволоку. Ты можешь спросить у Альберта, я свое слово держу. Так что в убытке не останетесь, а?
Пересилив себя, Комлев вдруг неожиданно кивнул головой: забирай.
— Ну, вот и ладушки! — воскликнул Тормошилов и скомандовал сантехнику. — На выход, дядя!
Тот схватил свои вещи и, одеваясь на ходу, заторопился за участковым.
— Не переживайте, Афанасий Герасимович! — потер себе руки дежурный. — Все равно прибавок будет. У Тормошилова дома унитаз барахлит. Он из-за него сколько раз прибегал…
— Да, да… — проговорил рассеянно Комлев.
Все посмотрели на обмякшего парня с портфелем.
— Учишься? — спросил дежурный.
— В м-м-м…
— Где, где?
— В м-медицинском, — едва проговорил тот, топча свою сумку ногами.
— Покажь студенческий, — словно проснулся Кореньков.
— Вот, — молодой человек долго рылся в карманах куртки.
— У него нет средней степени опьянения, — заявил фельдшер, вернув фиолетовый квадратик.
— Как нет? Он на ногах не держится! — возмутился Комлев.
— Нет, Афанасий Герасимович, до полной кондиции он не дошел еще.
— А эти двое, — показал на сложенную стопками одежду.
— Не надо сравнивать. Просто организм студента истощен. Да и волнение сказывается…
Комлев глянул на Пустоболтова. Тот поднял и опустил плечи:
— Ничего, Афанасий Герасимович, поделать не могу. Степень опьянения определяет фельдшер. Если прикажете, конечно, положу. А вдруг закон нарушим?
Комлев замялся, не зная, какое же решение принять. Ему было немного жаль парня, для которого подобный эпизод мог обернуться большими неприятностями. Но он не мог понять и другого. Он видел, что студент этот и половины переулка не пройдет, с каждой минутой того и гляди, осядет на пол. Опрокинется здесь же. Самолюбие взяло верх. Он опустил глаза и глухо бросил в сторону дежурного:
— Интересно, а что скажут фельдшеры других вытрезвителей?.. Альберт Владимирович, вызовите по рации Бусоргина. Пусть покажет студента соседям.
— Афанасий Герасимович! Зачем же так, — сказал Пустоболтов, отведя Комлева в сторону. — Так не делается. Поверьте мне.
— Почему?
— Ну, как вам сказать?.. Разве можно подводить…
— Спасибо, что просветили меня, — нервно произнес Комлев.
Глянул на багровое лицо уверенного в себе фельдшера, на бессмысленные глаза раскачивающегося студента, на беспомощную фигуру бедолаги с перекрестка, прикорнувшего в углу, и вышел на улицу.
— Вернетесь? — услышал вслед. — Время-то…
— Не знаю, — бросил в сердцах.
— Отдыхайте, Афанасий Герасимович. Мы тут управимся.
Постоял неподалеку от вытрезвителя. Увидел, как появился на крыльце студент и, держась руками за стену бывшей бани, совсем пьяно завернул за угол. Потом к вытрезвителю протащил двух мужиков участковый Тормошилов. Комлев пошел бродить по темным дворам, где над подъездами горели тусклые лапмочки. Где-то вдали уже чернели своими многоэтажными громадами высотные дома. Оценивал свой первый рабочий день, которым был очень озадачен. Думал о тех людях, которых, видимо, стоило убрать с улицы для их же пользы. Понимал, что новое дело было не таким уж простым и трудно внести в него что-то свое, основательное. Вспомнил о телефонном звонке сверху и передумал возвращаться домой.
