Ключ! Каково! Ты ищешь ключ к психологической (будем надеяться, что психологической!) загадке, а судьба тебе хрустальные ключи подсовывает. Торосов, между тем, продолжал:
— Тамошнее отделение милиции, Хандайлыкское то есть, познакомилось с обстоятельствами — почерк тот же. И значит, есть пища для теоретических обобщений. Ваш профиль.
А пока мы засели за телефоны. Домоуправление квартала три по улице Новой ответило, что Налимов значится у них там как бы в передовиках, поскольку внес деньги сразу за июль и август. Когда? Семнадцатого июля.
Вот так-так! Заплатил деньги вперед за месяц сразу же после разговора об убийстве и самоубийстве.
— Сбежал, наверняка, сбежал, — оповестил я Норцова, едва положив трубку.
— С преступной целью?
— Кто знает! Может, спасался от какого-нибудь шантажиста.
В комнату вошел старший лейтенант Максудов. Старший лейтенант успел составить алфавитный список налимовского курса. Против каждой фамилии стоял еще год рождения, место рождения, национальность и место работы, представлявшее теперь, в 1971 году, не более, чем историческую реликвию: канцелярия заочного пединститута знала, где работали эти люди десять лет назад, но ни сном, ни духом не ведала, где они работают сейчас. Таков уж был наш Максудов, гроссмейстер позиционного стиля: списки, анкетные сведения, фронтальные опросы.
— И дальше что? — полюбопытствовал я.
— Всех приглашать будем через адресный стол, — угрюмо ответил Максудов.
— Срок — завтрашний день, — коварно напомнил я. — Едем, Олег Викторович!
В академической библиотеке мы не нашли не только самого Налимова, но и следов его — пускай хоть в виде абонементной карточки или смутного воспоминания. Толстощекая девушка, выдававшая книги в читальном зале, поглядела на фотографию, как на фальшивую ассигнацию, и равнодушно сказала:
— Этот у нас не бывал.
Зато пожилая остроклювая женщина в публичной библиотеке отреагировала на снимок бурно.
— Что вы! Что вы! Постоянный наш посетитель! Я ему выдавала книги без очереди. Если, конечно, позволяла обстановка. Неужели что-нибудь по женской линии? Он бывал весьма неравнодушен, бывал, бывал. А когда работал, особенно с этим худощавым, со впалыми щеками, не обращал никакого внимания. Но о Дези — моей собачке — не забывал справиться.
Увы! Последний визит Налимова в библиотеку состоялся так давно, что ни чисел, ни месяцев женщина не помнила.
— Кажется, зимой, — сказала она. — Да, да, зимой! Дези тогда очень зябла на улице, и я шила ей, — конечно, в свободные минуты — душегреечку. И он сказал, что такой наряд порадовал бы любую модницу. А этот худощавый, со впалыми щеками — он проходил по разовому пропуску. Дважды или трижды… Обыкновенная фамилия. Юнусов, или Юсупов, или Юлдашев…
Близился вечер. Пора было ехать на Новую.
Правую дверь на лестничной площадке третьего этажа нам отворил преклонных лет мужчина. Пепельная грива, тускловато-вдохновенный взгляд из-под косматых бровей. Да, конечно, это был он, отставной товаровед Ардальон Петрович Снетков. Я представился и объяснил, зачем мы пришли. Пенсионер шаркнул ножкой и изогнулся в полупоклоне, отчего галстук, украшавший выцветшую ковбойку, повис вертикально, точно к нему был подвешен некий грузик, призванный превратить эту принадлежность галантереи в маятник Фуко, при посредстве которого ученые доказывают, что земля вертится. Вертится земля или не вертится, мы с Норцовым в этот момент не установили, зато хозяин после предварительных приветствий сам завертелся волчком, одновременно приглашая нас в комнату и показывая, какие замечательные висят в прихожей оленьи рога. Он приоткрывал дверь в ванную, где по вине домоуправления бездействовал кран, но зато был отличный, просто отличный кафель. Он слегка похваливал антресоли, сооруженные его усилиями над коридором. Он обнажал легким мановением руки передний план этих антресолей, чтобы мы могли воочию убедиться в их вместительности, а заодно оценить по достоинству перепела в клетке, которая была установлена здесь исключительно ввиду жаркой погоды, но с наступлением темноты, безусловно возвратится на балкон.
— На балкон вы часто выходите? — спросил я Ардальона Петровича.
— Помилуйте, да я там днюю и ночую. В жару опущу шторы и коллекции рассматриваю. Я большой антиквар, большой антиквар, — Ардальон Петрович склонил голову, как дирижер, раскланивающийся с публикой после коронного своего выступления. — Пройдемте, однако, в апартаменты, — сказал Ардальон Петрович.
На стенах квартиры, помимо скрипки, висели вперемежку: блюдо, расписанное голубыми пальмами над перламутровой волной, полочка с чучелом попугая, акварель среднего достоинства, на которой красавица, также среднего достоинства, склонившись над колодцем, кого-то высматривала в таинственной глубине. Много там было еще рассовано, раскидано, расклеено всякой всячины — глиняные вазы, кипы альбомов с медными застежками. И всюду — на полу, на тумбочках, на столиках — приемники, приемники, приемники.
— Разрешите присесть, — спросил я.
— Присаживайтесь, присаживайтесь, — прижал руки к галстуку Ардальон Петрович. — Отведайте плодов земли сей!
— Мы хотели бы поговорить с вами о вашем соседе, — начал я. На коленях у Норцова тотчас оказался блокнот.
— Всегда рад — и от всей души, — отозвался Снетков. — Марочки посмотрим?
— Потом можно и марочки. Но сперва — Налимов.
— Так что же — Налимов? — переспросил с недоумением и беспокойством Ардальон Петрович. — Не слышно его, не то что тех, — он ткнул пальцем в потолок. — Бобылем живет. С дамами отношений не поддерживает. Хотя одна, помню, в хламиде такой, без талии — так заходила три раза. А так — что же Налимов? — Ардальон Петрович развел руками, как бы поясняя, что человеческая личность непостижима.
— Запомнились вам другие посетители Налимова? Какой-нибудь мужчина!
— Они не ко мне, увы, заходили, — сказал Ардальон Петрович, намекая голосом, что я оскорбляю его достоинство.
— Надеялся, что вы случайно обратили внимание. Женщину-то вы запомнили.
— Прекрасный пол — утешение взора, — объяснил Снетков.
— И тут экспонаты? — фамильярно постучал я пальцем по шкафному брюху.
— Открытки с географическими видами. А также манускрипты. Преимущественно восточные. Коллекция. В одном, собственно, экземпляре. От отца в наследство. А у отца — от муллы, подарок по случаю дня рождения. Чиновником при градоначальнике он был, отец мой, — говорил Снетков.
— Но вернемся к нашим мужчинам, — развернулся я лицом к Снеткову, когда передо мной в пятый раз вырос шкаф, увенчанный идолом. — Что они тут говорили шестнадцатого?
