Я чуть было не подавился ягодами. Оглянувшись, почувствовал, что у меня мурашки забегали по коже, — в нескольких шагах стоял лесничий с двустволкой наизготовку, а большой пес, заходя слева, с ворчанием готовился к прыжку.
«Это конец», — промелькнуло у меня в голове.
Но тут же я услышал мужской голос, говорящий по-немецки:
— Я его знаю. Он из Жарок.
Рядом с лесничим появился Теодор Сивец, мой односельчанин. Он знал, что три дня назад я убежал из дому, преследуемый выстрелами Либеры. Встреча с давним знакомым вселила в меня надежду. И не напрасно. Сивец и в самом деле принялся уговаривать лесничего отпустить меня — он, мол, хорошо знает и меня и мою семью, а особенно Мацея Валаха, моего дядю по отцу, который много лет проработал лесником в Доннерсмарке.
— А что он делает в лесу? — продолжал все же допытываться немец.
Все это время я стоял, подняв руки вверх. Наконец немец дал себя уговорить и отпустил меня. Так в самом начале партизанской карьеры мне был преподан суровый урок. Уже тогда я дал себе слово как можно меньше расхаживать днем, и обещание это я старался не нарушать до самого конца оккупации. Только в исключительных случаях выходил я днем, но и тогда у меня было постоянное ощущение тревоги и напряженности. Зато по ночам я чувствовал себя свободно и почти в безопасности.
Семья Сивецов, которую включили в одну из групп фольксдойч, так как нашли у них какого-то немецкого предка, были людьми порядочными. Они оказали нам немало ценных услуг и всем своим поведением доказали, что никогда не переставали считать себя поляками. Сам Сивец работал мастером на фабрике, его жена Зофья была начальницей почты в Либёнже. Случилось так, что с семьей Сивецов связаны два наиболее драматических момента в моей жизни. Сивец уговорил лесничего отпустить меня и тем самым спас мне жизнь. Подобную же услугу оказала мне и его жена. Работая на почте, она перехватила анонимку, адресованную в полицию, в которой какой-то подлец доносил о том, что я скрываю оружие. Она известила об этом моего дядю Мацея, а он — мою мать. Я находился тогда как раз дома и никак не мог ожидать появления немцев. За несколько лет Зофья Сивец насобирала объемистую пачку доносов и писем, которые, дойди они до адресата, могли бы стоить жизни не одному честному человеку.
Поэтому после освобождения я с особенным удовольствием мог засвидетельствовать сотрудничество семьи Сивец с польским движением Сопротивления.
Не хотелось мне расставаться с хжановской землей, несмотря на то, что именно здесь меня разыскивала немецкая полиция. Некоторые знакомые советовали мне покинуть эти места и заняться какой-нибудь работой, чтобы переждать войну. Я, конечно, не прочь был пережить войну, но предпочитал это делать с оружием в руках. Я все яснее сознавал, что только борьба с оружием в руках может быть ответом на преступления гитлеровцев, обрекших наш народ на уничтожение. В близлежащем Освенциме реализовывался чудовищный план массового истребления. До моей деревни доносило ветром запах сжигаемых трупов. Днем над лагерем стояли тучи черного дыма, ночью пылало неугасавшее зарево. Гитлеровская фабрика смерти работала без остановки. В редкие минуты передышки освенцимские палачи выезжали в близлежащие леса поохотиться. Лесничество в Пжецишуве было хорошо снабжено современными охотничьими ружьями. Мы об этом дознались и твердо решили, что оружие попадет в наши руки, как только нам удастся организовать боеспособный отряд.
Местность, где нам предстояло действовать, была трудной. Здесь не было ни обширных лесов, ни горных массивов. Введенный гитлеровцами порядок изрядно затруднял передвижение. Неудобной для нас была и близость друг к другу населенных пунктов, в которых размещались довольно сильные полицейские участки.
Перечисляя трудности, я вместе с тем хочу подчеркнуть, что положение наше в значительной степени облегчалось патриотическим поведением польского населения, особенно представителей рабочего класса. Это они непрестанно пополняли ряды партии и Гвардии Людовой. И люди, которые формально не состояли в партии или в подпольных организациях, с риском для жизни оказывали нам помощь и поддержку.
Мне хотелось бы особенно подчеркнуть, что за все время оккупации нам не приходилось сталкиваться с врагами из-за угла. Этой проблемы у нас не было. Возникли различные подпольные группировки, которые ставили перед собой разные цели, но враг у всех был только один — гитлеризм! Братоубийственных трагедий у нас не было.
Вместе с «Болеком» я приступил к формированию первого партизанского отряда. Начал я с ближайших своих товарищей. Так получилось, что были это преимущественно мои соседи. «Альбина» — Станислава Ловеца, «Сташека» — Станислава Птасиньского и «Повалу» — Тадеуша Косовского я знал с детства. Я чувствовал, что имею на них влияние, а они, в свою очередь, доверяют мне. Гитлеровская оккупация еще больше сблизила нас.
Скрываясь от немцев, я продолжал встречаться с друзьями. И вот, наконец, наступил день, когда я открыл им свою принадлежность к партии и Гвардии Людовой. Радуясь оказанному доверию, они тут же с энтузиазмом объявили о своей готовности бороться вместе со мной в рядах Гвардии Людовой. К сожалению, тогда я еще не мог взять их сразу в лес. По заведенному порядку мм сначала были поручены различные задания. Ребята отлично справились с ними. Вся эта тройка пережила годы оккупации. Они погибли после освобождения, в борьбе с бандитским подпольем краковского воеводства, защищая молодую народную власть[4].
«Альбину» не очень нравилась отведенная ему роль. Он настаивал на том, чтобы мы взяли его с собой в лес. Я ему объяснил, что пока это невозможно, и пообещал как можно скорей исполнить его желание. Спустя некоторое время «Альбин» действительно оказался в лесу в рядах партизанского отряда. Тадек Косовский и Станислав Птасиньский продержались все время оккупации на положении «легальных»[5].
Встречи и беседы с «Болеком» в окрестностях дома лесника «Адама» — Винцента Познаньского, в которых затем стали принимать участие «Юзек» — Юлиан Рембеха и «Валек» — Юзеф Шалёнек, привели к тому, что к первым числам ноября 1942 года образовался лесной партизанский отряд Гвардии Людовой. Первыми его солдатами стали «Болек», «Юзек», «Валек», «Адам» и я. Командиром отряда был «Болек», я — его заместителем.
Вскоре я приступил к формированию собственного отряда. В Менткове у меня было много старых друзей. В состав отряда вошли следующие гвардейцы: «Личко» — Юзеф Кумаля, «Казек» — Станислав Бебак, «Тадек» — Францишек Косовский и «Винцент» — Винцент Косовский. Неофициально отряды эти назывались отряд «А» (группа из Либёнжа) и «Б» (ментковская группа). Обычно для их обозначения мы пользовались названием местности, где отряды возникли.
