Нет, теперь, когда она поняла, кто её враг, она будет жить, чтобы отомстить. Она ещё не знала, как ей сделать это, но была уверена, что вырвется из плена и вернётся в родные места. Ей надо выжить. Джису попробовала встать, чтобы пройти между рядами невольников, но распрямиться ей не удалось. Она пригнулась и, чуть присев, пошла по рядам. На неё удивлённо и испуганно смотрели глаза мужчин и женщин — таких же, как и она, невольников. Джису шла между рядами и повторяла на родном языке:
— Кто ты? Я Джису из девушек-воинов Абомея.
Никто не понимал её. Иногда её останавливали и что-то говорили, но она тоже не понимала их языка.
Несколько раз мужчины повторяли слова, сказанные тогда юношей, которого она отпустила: «уатна-до» — «раб», показывая на себя, и, тыкая в её сторону пальцем, добавляли: «уатор-да» — «рабыня».
Джису обошла всех или почти всех, помогая одним ослабить зажим у цепи, а другим вытирая пучком травы кровоточащую рану.
— Подойди сюда, — послышалось из угла. На подстилке, прислонившись к стенке, с цепями на ногах сидел мужчина.
— Ты звал меня, да-чи? — спросила Джису, назвав, как это принято в её селении, пожилого мужчину «отцом» — «да-чи».
— Я не отец, девушка, мне, может быть, всего лет на десять больше, чем тебе, но я рано поседел. Я два года был рабом в Абомее, в доме Гагуо. Ты знаешь его.
— Да. Но я не знаю тебя. Ты не из нашего племени, хотя и хорошо говоришь на моём языке. Как тебя зовут и как мне называть тебя? — спросила девушка.
— Если хочешь, зови меня Чумаси. Я видел тебя во дворце царя царей.
— Как же ты оказался среди невольников?
— Гагуо, которому я по ошибке налил на спину горячую воду вместо тёплой, хотел убить меня, но тут подвернулся белый торговец, и Гагуо продал меня за бутылку горящей воды.
— Гагуо мой враг, Чумаси. И я убью его. Я отомщу и за тебя тоже! — воскликнула Джису.
Чумаси горько улыбнулся.
— Гагуо остался на родине, а мы с тобой давно плывём от родных берегов, и нет нам возврата. Когда корабль белых стоит вблизи наших берегов, можно ещё захватить его. Белых на корабле меньше, чем чёрных, в три, а то и в четыре раза. Нужно только доплыть до берега, а потом исчезнуть в лесах. Но что ты сделаешь вдали от берега в океане?
— Мы можем захватить этот корабль. Белые плыли к нам из страны тьмы, значит, и мы сумеем добраться до своих берегов. Меня учили поднимать парус на большой лодке царя царей, когда он плыл вдоль берега в конце сухого сезона.
— А кто же захватит корабль? — спросил Чумаси. — Здесь нас семь десятков, большей частью женщины, в других трюмах три раза по стольку же. У нас нет оружия, и мы не понимаем друг друга. Ты можешь убедить мужчину моего народа, которые всегда предпочитают смерть рабству, но как ты им скажешь, если не знаешь нашего языка? Как выйдешь из этого трюма?
— Я что-нибудь придумаю, — решительно ответила Джису и добавила: — Ты должен научить меня своему языку.
Два дня продолжался штиль. Два дня и две ночи с короткими перерывами на сон и еду Джису училась языку народа страны Карма.
Более месяца корабль был в пути. От болезней и истощения погибло два десятка невольников. Стая акул сопровождала «Клару» и днём и ночью. Капитан Савадж, хотя и был уверен что, если он довезёт до Ямайки хотя бы половину невольников, всё равно останется с большой прибылью, решил вывести их из трюмов на палубу, на свежий воздух.
Матросы выгнали всех, кто мог двигаться, наверх и встали у бортов с мушкетами. Невольники не сразу пришли в себя от солнца, свежего дыхания океана и бескрайних просторов воды и неба. На мужчинах были цепи, у женщин на шее висели металлические обручи. Только на Джису не было обруча. Увидев это, она задорно воскликнула:
— Смотрите на меня и повторяйте за мной даже в цепях!
Джису медленно пошла в танце речного духа — танце, известном по всему побережью. Она проходила между рядами невольников, останавливалась перед мужчинами и шептала им:
— Готов ли ты умереть за свободу или хочешь оставаться рабом? Если хочешь вырваться на волю, стукни меня по правому плечу, если нет — по левому.
Правое плечо Джису ныло от боли, но боль эта была приятной. Она подошла к молодому мужчине, показавшемуся ей знакомым, и повторила свой вопрос.
— Я уже однажды ответил тебе, — сказал мужчина и прикоснулся к её правому плечу.
— Это ты, отпущенный мной на поле боя? — удивлённо спросила Джису. — Значит, духи не спасли тебя?
— Духи спасли, но люди предали. Я хочу жить, чтобы отомстить моему правителю и моему старейшине. Они за долги семьи схватили меня и продали белым. А как ты попала сюда, почему тебя не сковали цепью и не надели ошейник?
— На нас смотрят, юноша. Потом я расскажу тебе всё. Незаметно перейди в наш трюм, когда нас погонят с палубы.
Капитан тоже наблюдал за Джису. И он вспомнил, что её доставили на корабль стражники царя царей Атаджи, и он, Савадж, сам распорядился не надевать на неё цепи.
— Ты будешь помогать повару готовить пищу для рабов, — сказал капитан, — но не забывай и себя. Ты должна быть полной и здоровой, чтобы я получил за тебя хорошие деньги. Потом ты можешь и умереть, если захочешь.
Девушку привели на камбуз — кухню, где среди белых она увидела одного чернокожего. Ему было не менее шести десятков лет. К нему и приставили помогать Джису.
Когда Джису рассказала Чумаси о чернокожем на камбузе, но ещё не обменявшемся с ней ни словом, тот задумался, а затем сказал:
— Не может так быть, чтобы этот чёрный не захотел нам помочь. Нужно поговорить с ним.
С рассветом Джису разбудили и отвели на кухню. Шло время, солнце поднялось высоко, а ни Джису, ни чернокожий помощник белых не проронили ни слова.
— Я — Джису из Абомея, а ты кто? — наконец спросила по-дагомейски девушка.
Чернокожий взглянул на неё и ничего не ответил, только покачал головой. Тот же вопрос Джису повторила на языке Чу-маси. Чернокожий внимательно посмотрел на неё и вдруг ткнул пальцем в шрам на правом бедре девушки, который остался у неё от стрелы во время боя у водопада, и спросил на языке Чумаси:
— Стрела, боевая стрела?
— Да, но кто ты, как звать тебя?
— Кто я? Слуга и раб белых господ. Как зовут меня, я и сам не знаю. На Ямайке называли Куджо, ну а в той стране, где твой Абомей, — просто Куа.
Девушке эти имена ничего не говорили. Если бы их услышали белые на Ямайке, они могли бы содрогнуться от испуга: и Куджо, и Куа — это имена знаменитых предводителей марунов — «беглых рабов», которые сражались и отстаивали свою свободу после побега из рабства на плантациях в горах Ямайки.
