— Убивцы поганые! Гнать их! Гнать! — запричитала выбежавшая из жилища мать гадкого паренька.
Тогда-то кудесникам пришлось спешно сворачивать повозки и под неодобрительный ропот крестьян убираться прочь из деревни. В каждом взгляде сквозила глухая ненависть к незнакомцам, каждый раздумывал, не бросить ли вслед гнилой овощ или камень, но воплотить угрозы в жизнь так никто и не решился.
Зато в повозке Адхи задали нехилую трепку. Ледор буквально втянул внутрь за длинное ухо, а Аобран прошипел:
— Ты что творишь? Хочешь, чтобы морок слетел и нас вычислили? Учти: тогда тебя придется в клетке возить, как монстра Хаоса. И показывать как диковинку, а не как актера.
Адхи никогда еще не видел друга таким угрожающим, даже отчужденным.
— Мне эти ваши представления!.. Вот где! — воскликнул он, показывая на горло и едва не плача от обиды. Но воину не полагалось хныкать. Он терпел, все еще веря, что так они найдут путь к придворному инженеру, к проклятому Марквину Сенту. Но воины сражаются, а он последнее время следовал по пути шута, хотя кудесники доказывали, будто их путь — это погружение в тайны мира. Но на представлениях все послушно кривлялись на потеху толпе.
— Да? И что же ты предлагаешь? — проскрежетал сквозь зубы разъяренный Аобран.
— Ничего! — обиженно выпалил Адхи и больше не разговаривал с наставниками вплоть до ужина, разве что перекидывался рутинными фразами о том, где лучше развести костер и как поставить повозку.
Да и ужином ли называлась та скудная трапеза, которую они делили в последнее время? Им недоставало припасов, об их экономном использовании заботилась Офелиса, но и ей не хватало изобретательности, чтобы путешественники всегда ложились спать сытыми. Никто не жаловался, но голод провоцировал размолвки и общее недовольство.
Адхи твердил себе, что спутники отправились с ним в другой мир, хотя легко могли бы отказаться от своей неличной мести Марквину, который порочил и без того не слишком почетное звание скоморохов-кудесников. И все-таки они помогли и не отступили, ни разу не предали. Приходилось утешать себя этой мыслью, забывая о жестоких словах встревоженного и напуганного Аобрана в деревне. Тем более Офелиса в тот же день осадила товарищей:
— Остыли оба быстро! И отошли от Адхи. И не смейте при мне больше даже заикаться про клетки.
— Клетка не клетка… Клетка-конфетка… Была бы клетка, держали бы кур, — только пробормотал Ледор в ответ.
— И не голодали бы сейчас, — невольно кивнул Адхи.
— Ты меня извини, но многие леса здесь, оказывается, принадлежат хозяевам. То одному, то другому барину. Если узнают, что мы подбили оленя или еще какую дичь, могут и вне закона объявить, — объясняла Офелиса, сочувственно гладя по плечу.
Чем больше юный орк узнавал этот мир, тем меньше ему нравился порядок людской жизни. Все-то они усложняли, все-то находили причины придраться, везде-то ставили заборы и чертили границы. Да еще над головой частенько пролетали дирижабли — эти постылые изобретения Марквина Сента. Разве что тень больше не оживала, подчиненная и послушная, но от урчания в голодном животе это не спасало.
В душе тоже начинала прорастать какая-то гадкая голодная пустота. Череда бессмысленных действий, не ведущих ни к новым потрясениям, ни к успехам, порождала гниль отчаяния. Возможно, именно этого добивался их враг, не насылая новых чудищ, но позволяя сплоченной компании рассориться и возненавидеть друг друга.
Он словно бы шептал незримой тенью: «Смотри, ты другой. Вот им как весело во время представлений, им наплевать, что чувствуешь ты, сын воинов».
Адхи отмахивался сколько мог. Он даже выдержал представление в одном не слишком крупном городе, впервые увидев наяву «каменные юрты» в три этажа. Больше всего поразило количество зрителей, но, к великому сожалению, среди целой толпы не нашлось ни одного «полезного» человека, который бы довел до придворного инженера.
Конечно, кибитки упрямо двигались сквозь жар лета и нависшей тени войны к столице Сваитана, но не ощущалось приближения к чему-то значимому. Мир белых линий исчез и больше не появлялся, как и Вермело во снах. Мучило сознание, что где-то, возможно, терзают Даду, а Хорг копит злобу и становится все опаснее, все меньше остается в нем от веселого мальчишки, друга детства. И никто не мог помочь ни ему, ни Адхи, потому что Белый Дракон молча сидел в пекарне напротив антикварной лавки Змея Хаоса.
Лишь одинокие странники шли в неизвестность. Лето уже перевалилось через свой зенит, обещая скорое приближение осени, поры раскисших дорог, холодов и дождей. Путь замедлялся и растягивался.
«Это не мое призвание, не моя работа. Я не на месте. Я в ловушке!» — думал Адхи после неудачного представления в деревне с хулиганами.
— Спи уже, что ворочаешься, — недовольно пробормотал Аобран, когда Адхи ткнул его ногой в попытках устроиться. И от этого сухого недовольства сделалось еще больнее.
«Белый Дракон! Да, я ною, просто ною, но я устал! И ты все молчишь! А мне что делать? Мы занимаемся не тем! Я это чувствую. Мы так никогда не попадем к царю, а Дада, возможно, уже стал учеником Марквина», — смахивая непрошеные слезы жгучей досады, вопрошал пустоту Адхи.
За суетой представлений и забот пути он не находил в себе сил достаточно сконцентрироваться для разговора с наставником. Призрачный город на «дурной луне» больше не появлялся. Но в эту ночь спокойный голос удержал на краю неверия и разочарования:
«Извини, что долго не появлялся. Кое-что выяснял. Пока Марквин шпионил за мной, я успел понаблюдать и за ним. Как я и опасался: король соседней страны стал марионеткой Рыжеусого. Я чувствую это в переплетениях белых и черных линий».
«И что делать?» — посетовал на слабое утешение Адхи.
«Убить его… или исцелить, — отозвался Белый Дракон. — В Вермело, когда я был охотником на монстров, убийство считалось своего рода исцелением. И порой такое «исцеление» приходилось «дарить» не только врагам или случайным горожанам».
Голос его дрогнул, точно порванная струна. Сияющие линии не пели в нем — колебались переливами былых страданий. Как и в осколках разбитых искаженных миров. Адхи точно окатило ледяной водой от осознания, что друзья Белого Дракона, похоже, получили «исцеление» мечом в грудь. С ними случилось нечто ужасно, нечто, после чего человек-охотник впал в отчаяние, но не сдался уговорам Змея Хаоса, и так превратился в Белого Дракона.
«Я должен пройти через это, потому что избранный?» — твердо спросил Адхи, забывая и о горестях пути, и о мелких ссорах с кудесниками.
«Избранных не существует, существуют услышавшие. Нет. Ты можешь и не пройти. Возможно, тебе удастся распутать клубок черных линий, который оплетает короля. Царь Сваитана пока едва-едва оплетен, но он уже втянут в войну», — вздохнул Белый Дракон.
«Зачем это Рыжеусому?» — недоумевал Адхи.
«Разрушающие питаются силой отчаяния и боли. А также энергией всех людских пороков: алчностью, завистью, гневом. Всем, что уничтожает миры, — объяснил Белый Дракон. — Здесь он копит силу, чтобы прорваться в Вермело. Сваитан, в целом, случайная жертва».
Голоса смолкли, но Адхи ощущал присутствие Белого Дракона. Похоже, они оба обдумывали, что предпринять дальше. Перенести во дворец одинокого орчонка? Такое Белый Дракон, возможно, и сумел бы провернуть, но в таком случае Марквин наверняка придумал бы новый коварный план, чтобы помешать добраться до себя.
«Дракон! Я придумал, как попасть к царю: если мы найдем Сергея Яновича, он нас проведет. Он же барин, а они тут важные, как… как воины вождя у нас, правда?» — вскинулся Адхи. Он и раньше думал об этом, но не верил себе. Поездив по городам и весям нового мира, он кое-что успел узнать о важных людях и считал героя из редута одним из таких. Только вот он, похоже, не торчал в своем поместье, а продолжал сражаться, не ведая, какие темные силы затеяли всю эту бойню.
«Все не так просто, — усмехнулся Белый Дракон, но обнадежил: — Хотя если Сергей Янович еще жив, то он наверняка герой войны. Возможно, его представят к награде, а он вспомнит и тебя. Так попадете к царю. Только это значит, что тебе снова придется отправиться в ту мясорубку на поиски Сергея Яновича. Скорее всего. Другого пути я не вижу».
