Некоторое время оба молчали, отдавшись воспоминаниям. Но вот доктор снова заговорил:
– Господин Петер, мы с вами унеслись в прошлое. Но вернёмся к настоящему, даже более того, я хочу поговорить с вами о будущем, – я кое-что имею в виду для вас.
– Я слушаю вас, доктор, – ответил Петер. – В своём письме вы дали мне понять, что речь идёт о моих интересах, быть может…
– Так оно и есть, господин Батори. Я знаю, как заботилась о вас ваша мать, когда вы были ребёнком, как она отдавала вам все свои силы, но мне известно также, что вы достойно пережили тяжкие испытания, выпавшие вам на долю, и теперь, когда вы стали мужчиной…
– Мужчиной! – не без горечи повторил Петер Батори. – Мужчиной, который до сих пор не может прокормить себя, а тем более – отплатить матери за всё, что она сделала для него!
– Пусть так, – возразил доктор, – но ведь это не ваша вина. Я отлично знаю, как теперь трудно пробиться, – конкурентов множество, а мест так мало. Вы инженер?
– Да, доктор. У меня аттестат инженера, но я не хочу иметь дело с государственными учреждениями. Поэтому я старался устроиться при какой-нибудь промышленной фирме, но до сих пор не нашёл ничего подходящего – по крайней мере в Рагузе.
– А вне Рагузы?
– Вне… – повторил Петер Батори, замявшись.
– Да, в другом месте. Разве вы не по этому поводу ездили на днях в Зару?
– Действительно, мне говорили, что на одном металлургическом предприятии есть место…
– И что же?
– Мне его предложили.
– А вы отказались?
– Пришлось отказаться, потому что это связано с переездом в Герцеговину…
– В Герцеговину? Так, значит, госпожа Батори не может поехать туда вместе с вами?
– Матушка поехала бы со мною всюду, куда мне пришлось бы направиться.
– Так почему же вы не приняли это место? – настойчиво спросил доктор.
– Сударь, в настоящее время я не могу уехать из Рагузы по очень серьёзной причине, – ответил юноша.
Доктор заметил, что Петер смущается, отвечая ему ка последний вопрос. Когда юноша говорил о своём решении не покидать Рагузу – голос его заметно дрожал. Что же это за важная причина, по которой он отклоняет предложенную ему должность?
– Значит, неосуществим и тот план, который я хотел предложить вам, – продолжал доктор Антекирт.
– Он связан с отъездом из Рагузы?
– Да… в страну, где я провожу большие работы, руководство которыми я охотно поручил бы вам.
– Я весьма сожалею, сударь, но, поверьте, что такое решение я принял лишь…
– Верю, господин Петер, и сожалею об этом, быть может, даже больше, чем вы сами. Я был бы счастлив перенести на вас любовь, какую питал к вашему отцу.
Петер Батори молчал. В его душе происходила борьба; видно было, что ему очень тяжело. Доктор чувствовал, что юноша хотел бы высказаться, но не решается. Но вот какая-то непреодолимая сила повлекла Петера Батори к человеку, проявившему такое участие и к его матери и к нему самому.
– Доктор… доктор… – проговорил он в волнении, которого уже не пытался скрыть. – Пожалуйста, не думайте, что я отказываюсь из-за простой прихоти, из-за упрямства! Вы говорили со мною как друг Иштвана Батори!.. Вы всю эту дружбу хотите перенести на меня!.. Я тоже испытываю к вам безграничное доверие, хоть знаком с вами всего несколько минут… О сударь, я готов полюбить вас, как родного отца!..
– Петер!.. Дитя моё! – воскликнул доктор, схватив руку юноши.
– Да, сударь! – продолжал Петер Батори. – И я признаюсь вам во всём! Я люблю девушку, которая живёт в этом городе!.. Между нами лежит бездна, отделяющая нищету от богатства!.. Но я не пожелал считаться с этой бездной, да и девушка, вероятно, пренебрегает ею. Хотя я вижу её редко – на улице или в окне, – для меня это такое счастье, от которого я не в силах отказаться… Мысль, что мне придётся уехать, и уехать надолго, сводит меня с ума!.. Доктор!.. Поймите меня… и простите, что я отказываюсь…
– Да, Петер, я понимаю вас, и мне нечего вам прощать! – ответил доктор Антекирт. – Вы хорошо сделали, что откровенно признались мне. Это обстоятельство все меняет… А ваша мать знает то, о чём вы мне сейчас рассказали?
– Я ещё ничего не говорил ей, сударь. Я не решался открыться ей потому, что она, приняв во внимание наше бедственное положение, вероятно, постаралась бы лишить меня всякой надежды!.. А может быть, она и сама догадывается и понимает, как мне тяжело!..
– Петер, вы мне доверились, и вы поступили правильно!.. Эта девушка богата?
– Очень богата! Очень! Слишком богата для меня!
– А она вас достойна?
– Если бы эта девушка была недостойна, разве я осмелился бы просить мать, чтобы она назвала её своей дочерью?
– В таком случае, Петер, – продолжал доктор, – быть может, пропасть не так уж глубока и её можно перейти.
– Сударь! Не смущайте меня несбыточной надеждой! – вскричал юноша.
– Несбыточной!
И в тоне, каким доктор Антекирт произнёс это, слово, звучала такая вера в свои силы, что Петер Батори как бы преобразился, почувствовав себя хозяином настоящего, хозяином будущего.
– Да, Петер, положитесь на меня!.. Когда сочтёте удобным – назовите мне имя этой девушки, и я приму меры…
– Зачем мне скрывать его от вас, доктор? – возразил Петер Батори. – Это мадемуазель Торонталь!
Чтобы сохранить спокойствие при звуке этого ненавистного имени, доктору пришлось сделать неимоверное усилие; словно бомба разорвалась возле него. На некоторое время – всего лишь на несколько секунд – он умолк и замер на месте.
Потом, скрывая волнение, он сказал:
– Хорошо, Петер! Дайте мне время все это обдумать, все взвесить…
– Позвольте откланяться, доктор, – ответил юноша, крепко пожимая ему руку, – разрешите мне поблагодарить вас, как я поблагодарил бы своего отца!
Петер Батори вышел из салона, поднялся на палубу, сел в лодку и, высадившись на пристани, направился в Рагузу.
Иностранка, поджидавшая его возвращения с "Саварены", опять пошла вслед за ним.
Петер Батори испытывал огромное облегчение. Наконец-то ему удалось излить душу! Нашёлся Друг, которому можно все сказать… Может быть, даже больше, чем другу! Какой блаженный день! Судьба не часто дарит такие дни!
Когда он проходил мимо особняка на Страдоне, счастье ещё раз улыбнулось ему: он заметил, как занавеска на одном из окон на мгновение приподнялась, потом сразу же опустилась!
Но движение занавески не ускользнуло и от взора иностранки, и как только Петер Батори завернул за угол улицы Маринелла, марокканка остановилась. Потом она поспешила на телеграф и отправила депешу, текст которой состоял из одного-единственного слова: "Приезжай!"
Адрес же был такой: "Сицилия. Сиракузы. До востребования. Саркани".
