Ознакомительная версия.
Лебедев поблагодарил командира взвода и связался с артиллеристами. Те, со своей мощной разведывательной техникой, могли сообщить дополнительные данные. Но оказалось, что такие мелкие цели, как отдельные группы противника, их в данной ситуации не интересовали — бить по ним далеко, точности попадания не жди, а снаряды приказано экономить. Майор попросил артиллеристов уточнить непосредственно на НП интересующие его вопросы и занялся документами. К утру приехал полковник Петров и спросил так, словно Лебедев не был в госпитале, а все время оставался в штабе:
— Что от Матюхина?
Лебедев доложил и не удивился поведению полковника: все правильно — раз на рабочем месте, значит, должен работать.
— Хорошо. Я немного отдохну, а вы подежурьте.
— Как с остальными?
— Нормально. Маракуша — толковый офицер. Переход организовал умело, воспользовался болотом. Наделали фашин с помощью саперов. Переползли. Да… Вот что главное — от недосыпа голова звенит, начинаю забывать — сегодня забросили к партизанам взвод из дивизии Лунина. Самолет вернулся, пилоты доложили, что все в порядке: сдали с рук на руки.
— С посадкой?
— Да. Высадились глубоко в тылу. С аэродрома разведчиков перебросят прямо к ближним партизанам. Вместе с ними они должны будут пощупать противника с тыла, с запада, и в случае нужды организовать диверсии. Связь с этой группой держим по радио. Радисты стоят вот здесь. — Полковник показал на карте точку. — Километра два западнее Радова. Днем не забудьте проехать к радистам и проверить, как идут дела. Следить за этой группой будете лично. А мы с Маракушей займемся еще одной группой.
Они попрощались, и Лебедев обрадованно усмехнулся: надо же как повезло! Ведь поездка к радистам — это поездка к Дусе.
Позвонили артиллеристы, подробно доложили о выполнении его просьбы. Сведения подтверждались: противник прочесывал местность, используя собак. Это погасило радостное настроение. Майор уткнулся в карту, гадая, чем можно помочь разведчикам, над которыми нависла беда.
Зазуммерил телефон, и Лебедев с досадой снял трубку: мешают думать.
— Майор Лебедев, — буркнул он в трубку.
— А-а! Явился герой ночных сражений, — зарокотал командармовский голос. — Шею не совсем свернули? Нет? А надо бы, чтоб понимал: лихость в таком возрасте, а тем более в таком чине до добра не доводит. Ну ладно, ладно, не сопи. Главное, жив и при деле. Так вот, как там дела?
Лебедев доложил — четко, ясно, но отчужденно-деловито: он еще не знал, как оценивает его поведение командарм. Судя по голосу и грубоватым шуткам, все в порядке. Но… Но лучше не расслабляться.
— Вот что, майор. Матюхинским следопытам я ставил задачу лично. Кроме того, мы с Добровольским дали им еще одно чрезвычайно важное задание. Какое — скажу тебе лично, после того как я выпорю тебя за мальчишество. («Кажется, все-таки пронесло, командарм относится по-прежнему хорошо».) А теперь прошу: следи за ними. Кстати, ты в них уверен? Лично, я имею в виду?
— Товарищ Первый, мои люди — с меня и спрос. Скажу честно, всех не знаю. Там двое новеньких. Но если их отбирал Матюхин, а командир роты дал добро, полагаю, что оснований для волнений нет. Прошли. Подали сигнал.
— В случае захвата перевербовка невозможна?
— Полагаю, нет. Они умели драться до последнего.
— Ладно. Следи и докладывай.
Под утро Лебедев поспал, а когда проснулся, увидел, что на лавке спит капитан Маракуша — небритый, в забрызганных грязью сапогах. Шинель с него сползла, фуражка свалилась, и черные волосы прилипли ко лбу.
Лебедев не стал его будить, привычно подготовил сводку, потом сходил позавтракал и, возвращаясь, крикнул умывавшемуся шоферу:
— Приготовь ключи, скоро поеду!
Шофер выпрямился, радостно уставился на майора, но ответил странно:
— Никак нет, товарищ майор. Ключей не будет!
— Это почему?
— Запрещено передавать ключи от машин кому бы то ни было. Даже под пистолетом. Все. Отъездились.
— Кто приказал?
— Начальник штаба, и под приказом все шоферы расписались.
Это огорчило Лебедева. Не хотелось, чтобы шофер знал, куда он заедет и почему. Но глядя в его радостное, веселое лицо, мгновенно припоминая все, что им пришлось пережить вдвоем, он вдруг понял, что шофер не только сослуживец, но, пожалуй, еще и друг. Верный и надежный. И, подчиняясь этой не свойственной ему вспышке сентиментальности, Лебедев подошел к шоферу, обнял за худенькие незагорелые плечи.
— А знаешь, чертушка, я ведь по тебе соскучился.
— И я. Каждый день канючил у полковника: отпустите к майору. Куда там! Все в разгоне… Но главное — вы живы. — Он посерьезнел: — Мы тут с ребятами обсуждали: ведь если бы мы вместе тогда поехали, могло статься, кто-то и не вернулся…
— Ерунда. Случай! Считай, что я за тебя твои пули принял.
У радистов известия оказались радостными. Шифровальщик передал радиограмму, из которой явствовало, что разведчики-десантники благополучно добрались до ближних партизан. Во второй половине дня начнут работу. Предварительные данные о противнике: эсэсовцы на месте, ведут боевую подготовку в обычное время, в обычном месте и обычными силами. В воскресенье проводят футбольный матч.
Ну что ж, все идет правильно, все грамотно. Одна группа подстраховывает и контролирует другую. В таком деле, как разведка, это и есть высший класс точности.
Шофер развернул машину так, чтобы сразу двинуться в штаб, но Лебедев приказал ехать в Радово.
— Только не болтать! Понял?
— Так точно! Понятно было и раньше — прибегала…
— К тебе?
— Ага. С почтой. Интересовалась, как вы, где…
— Чертова девчонка! — сияя, выругался Лебедев.
— Это уж точно, — расхохотался шофер. Не доезжая до штаба тыла, он остановился. — Идите, а я поеду заправлюсь…
Они стояли в бывшем школьном саду. Теперь здесь торчало несколько спецмашин — тяжелых, неуклюжих, людей почти не было. Дуся прижимала к груди какие-то бутылки, словно прикрывалась ими от того неизбежного, чего оба ждали и чего побаивались. Он понимал это и потому уже не краснел, не смущался, был покровительственно-спокойным.
— Тут у нас девчонки-травницы. Вот… — Она протянула ему бутылки. — Настои. Сами делали. Очень помогают.
— От чего? Вы даже не знаете, что у меня…
— От ран. Всяких ран. Потом они укрепляющие. Вам нужно. Вы ведь еще бледный. Я вижу.
Они говорили о пустяках и знали, что за сказанным стоит другое, невысказанное, гораздо более важное и нужное. И это невысказанное было самым прекрасным и желанным.
Ознакомительная версия.
