В камере они вели разговоры при погашенной свече. Свеч выдавали не так много, всего восемь на неделю, поэтому их экономили ради уроков японского. Под наставничеством Сэгавы Уикс старательно выводил на бумаге иероглифы ката-кана, используемые для записи заимствованных слов, и отдельно от них иероглифы хирагана, которыми записываются исключительно японские слова; потом он мучился с транскрипцией, стараясь подобрать набор знаков, хоть сколь-нибудь похоже передающих варварское произношение. Дело двигалось с большим трудом.
Шли месяцы.
Уикс заканчивал подметать тюремный двор. Он замел на лопату нагретый августовским солнцем мусор и аккуратно высыпал в горловину железного бака. Приставив метлу к стене, пошагал к контрольно-пропускному пункту. В бетонном тамбуре его с ног до головы обыскали и ввели в камерный блок.
У себя Уикс зажег свечу. Он был один. Не то раздирало душу, что один, а то, что однажды остался без друга. Здоровье Сэгавы начало ухудшаться полгода назад, в затхлом воздухе узилища у него возникали приступы удушья, такие, что бедняга терял сознание, и его перевели в больничный изолятор. С тех пор в камеру 367-00 перестали поступать газеты со свежими военными хрониками. Да, Уиксу было известно, что Япония терпит поражение за поражением. Пал остров Тарава — американский пятнадцатитысячный десант два с половиной дня штурмовал вражеские укрепления и на третий принял капитуляцию японского гарнизона. Захвачены атолл Кваджелейн, острова Маршалловы и Гилберта. С большим прискорбием из тех же газет Уикс узнал о гибели своего авианосца Йорктаун. Но все это были сведения полугодичной давности.
Из-под матраца он достал пачку листов и положил перед собой — восхитительные стихи страны восходящего солнца, написанные рукой Сэгавы. Вспомнились его уроки, как, самолично переведя на английский произведения Тэйсицу, Ко-томити и Хэндзе, он заставлял Уикса обращать их обратно на язык оригинала. А потом громогласно и трогательно декламировал его перлы, декламировал и хохотал своим икающим хохотом. Уикс тепло улыбнулся этим воспоминаниям.
Все дальше милая страна,
Что я оставил…
Чем дальше, тем желаннее она,
И с завистью смотрю, как белая волна
Бежит назад, к оставленному краю…
Прочитал он стихотворение Аривара-но Нарихира в переводе Сэгавы. Уикс сидел с тяжелой усталостью в глазах и неотрывно глядел на пламя свечи.
Он ушел воевать, оставив в Оклахоме жену и годовалого сына, которому сейчас уже пять и ему впору интересоваться у матери, где же его отец. Здесь нельзя отмолчаться. «Твой папа на войне, только ты не бойся, — что она может еще ответить, — его не убьют. Он так быстро летает на своем самолете, что ни одна пуля не догонит». Но война кончится, пройдет время, и для повзрослевшего сына нужно будет придумывать какую-либо подходящую правду об отце, пока случайно он вдруг не найдет где-нибудь извещение о том, что 29 сентября 1942 года лейтенант Рэймонд Брайн Уикс не вернулся с боевого задания…
Война кончится, наступит благоухающий мир, только Америка не станет требовать его выдачи — вряд ли он числится среди живых, вся эскадрилья видела, как его сбили над Кита-ками. Он больше никогда не увидйт свою семью, свою родину, он будет год за годом чахнуть в этом каменном мешке, год за годом. А если… — у Уикса сдавило внутри, — а если это такой дьявольский вид смертной казни? Он здесь только для того, чтобы со временем достичь самой глубины отчаяния. И тогда им нужно просто подбросить ему веревку.
На этой мысли свеча, догорев, погасла, и Уикс, уронив голову на стол, забылся.
Его разбудил страшный переполох в тюремном коридоре. Оттуда доносился шум борьбы вперемешку с многоголосыми криками. К своему испугу, в одном из голосов он узнал Тэдзуки Симпэя. Шум докатился до его камеры, борьба шла около самой двери.
— Прочь руки! — надрывался Симпэй. — Люди?! Жечь де…тей заживо — это люди!!! — Ему старались зажать рот. — Пусти, сволочь… Убь…ю!
В камеру через смотровое отверстие вдруг просунулся пистолетный ствол, потом в темноту ударил огненный клин, за ним второй и третий. Пули долбили стену возле самой макушки Уикса, на его волосы сыпала каменная крошка. Затем с той стороны, словно бы доской саданули по доске, послышалось, как упало тело.
Провернулся ключ, и в светлый коридор медленно открылся проем, в котором Уикс увидел ноги навзничь лежащего на полу человека и двух охранников. Они стояли плечо к плечу, оба смотрели вниз и влево.
Свет заслонила сутулая фигура, в камеру вступил военный в чине полковника и сел рядом с узником. Уикс узнал в нем своего больничного визитера. Полковник сидел, низко опустив голову, его мундир был порван на плече. Он долго молчал, наконец заговорил:
— Зря мы затеяли с вами войну… У Японии был выбор удара, но она избрала самый неверный. Зачем ей Тихий океан, Китай, вся эта гоминдановская заваруха, когда только идиот не видел правильного направления?
Уикс понимал слово в слово — к этому времени он уже хорошо владел японским.
— Через Маньчжурию на запад, — продолжал полковник. — Развернуть дальневосточный фронт и продвигаться навстречу нашему союзнику. Германия была еще мощна, да и империи хватало сил дойти даже до Урала. Сближением фронтов мы, как прессом, досуха выжали бы из России кровь. Империя с лихвой отомстила бы за Халхин-Гол, как вы сегодня отомстили ей за Пирл-Харбор.
Уикс слушал, и чем дальше слушал, тем больше проникался ужасом от услышанного, в день шестого августа 1945 года, когда американские ВВС сбросили ядерную бомбу на Хиросиму.
Позже Уикс узнает, что собственноручно спустил ядерный заряд с борта Б-29 «Энола Гей» не кто иной, как капитан Парсонс, его знакомый по авиаполку, где они оба служили до войны. Тогда он был вторым лейтенантом. Они еще встретятся, и Парсонс расскажет, как за день до Хиросимы все пятнадцать экипажей, участвовавших в той операции, совершали богослужение. В истории осталась тогдашняя молитва капеллана Вильяма Доунея. Вот отрывок из нее:
«Охрани, о Боже, людей, летящих сегодня, и пусть они вернутся невредимыми к нам. Мы идем вперед, веря в Тебя, зная, что Ты заботишься о нас и сейчас, и всегда. Аминь».
Спустя пятнадцать дней полковник вновь пришел к Уиксу. За те дни американцы применили еще одну ядерную бомбу против Японии, и лейтенант знал, что ему придется одному держать за это ответ. Сейчас, стоя перед полковником, Уикс ждал, когда ему на глаза наденут черную повязку и поведут в тюремный двор к стене. Но вместо этого его повели коридором в направлении кабинета администратора, причем слово «повели» было не совсем верно — скорее, сопровождали. Не иначе, в его положении — смекнул Уикс — что-то изменилось.
